— Давайте перейдем к делу, — сказал я спокойно, устраиваясь в кресле поудобнее. Ребра все еще ныли при каждом резком движении. — Мы защитили наши земли. Это главное.
— Да, ты прав, — кивнул Долгоруков. — Мы победили. И мы крайне благодарны тебе за твои ловушки, за твою стратегию. Игнат и Борис передавали свои наилучшие пожелания и просили кланяться тебе в ноги за твое скорейшее выздоровление. Они сказали, что никогда в жизни не видели такой бойни и не участвовали в ней. Они гордятся, что сражались под твоим началом. Но…
— Но, барон, — вмешался Романович, его голос был глух, как удар по мешку с песком, — молва среди людей — худшее, что может быть. Солдаты, хоть и не самые большие любители потрепаться языками, но после увиденного и случившегося… теперь каждая собака в обоих городах знает, что внутри тебя сидит демон.
Я почувствовал, как в груди вспыхнуло пламя. Не то, настоящее, а его фантомный, но от этого не менее неприятный отголосок. Горячая волна ярости поднялась изнутри, заставляя пальцы вцепиться в подлокотники кресла так, что старое дерево заскрипело.
— Нет во мне… — я скрипнул зубами, но вовремя себя остановил. Сделал глубокий вдох, выдох, заставляя пламя улечься. Успокоился. — Никакого демона. Это магия, Ваши Императорские Величества. Первобытная. Чистая. Истинная. И человеческое тело, как выяснилось, неспособно совладать с ней так просто, как это делает мэтр Скворцов или… те трое с преобразованной магией.
— Саш, — начал Долгоруков мягко, почти по-отечески, — пойми, люди напуганы. Они видели, во что ты превратился. Они видели, как ты сжигаешь врагов одним взглядом. Для них это… это не просто магия. Это нечто за гранью их понимания. Нечто страшное.
— А еще они должны быть благодарны, что остались живы! — на этот раз я не сдержался, мой голос прозвучал резче, чем я хотел. Но я тут же взял себя в руки.
Учтиво, насколько это было возможно, я пытался объяснить им, что опасность миновала. Но внутри, я чувствовал, как что-то живое, темное, согласно кивает и смеется надо мной. Подзуживает.
— Верно. И они благодарны, — подтвердил Долгоруков. — Но благодарность и страх — плохие соседи. А страх, барон, порождает ненависть. И самосуд. Мы с Олегом Святославовичем можем тебя попросить… побыть какое-то время в Хмарском? Пока народ не успокоится. Пока слухи не улягутся. Не хочу я, чтобы мои же подданные, которых ты спас, в один прекрасный день сожгли тебя на костре, как колдуна.
Я хмыкнул, откидываясь на спинку кресла.
— Так вы же сами меня к себе во дворец вызвали, — не удержался я от едкого замечания. — Встретились бы тогда на нашем старом месте, на Ильмене. Подальше от любопытных глаз.
Романович отмахнулся, словно от назойливой мухи.
— Херня это все, барон. И не в месте встречи дело. Никто не успокоится до тех пор, пока не поймут, что им и их семьям ничего не грозит. И я, честно тебе говорю, — он посмотрел на меня прямо, его взгляд был тяжелым, но на удивление… искренним, — ты мне нравишься, как человек. Ты славный воин, ты очень умный мужик. Но эта сила внутри тебя… она пугает даже меня. А я, поверь, мало чего в этой жизни боюсь.
Мне все было понятно. Ясно, как божий день.
Я медленно поднялся из-за стола. Боль в ребрах снова напомнила о себе.
— Я с этим разберусь.
* * *
Михалыч дважды ударил своим тяжелым молотом по раскаленному металлу. Удары были короткими, но выверенными. Затем он, кряхтя, взялся за длинные щипцы и осторожно опустил деталь в кадку с водой. Огромный клуб пара с шипением поднялся в воздух, на мгновение скрыв его фигуру. Кузнец вытащил заготовку обратно и с лязгом положил ее на металлический стол.
Передо мной лежало нечто, отдаленно напоминающее ошейник. Или, скорее, широкий, массивный браслет, предназначенный для очень толстой шеи. Он был сделан из двух изогнутых металлических частей, которые на одной стороне соединялись мощным штифтом, позволяя раскрываться и закрываться, а на другой — имели сложный зацепной механизм, похожий на застежку старинного сундука.
— Спасибо, Михалыч, — сказал я, проводя пальцем по еще теплому, гладкому металлу. Работа была безупречной.
— Да не за что, сынка, — старый кузнец вытер пот со лба тыльной стороной ладони, оставляя на коже черную полосу. — Дай бог, поможет тебе эта штуковина, и будешь спать спокойно. А то ерзаешь каждую ночь, бормочешь что-то у себя под нос. Тревожно мне за тебя, Саша.
Я пожал плечами, не находя слов. Он был прав. Последняя неделя была тяжелой. Ночи превратились в череду кошмаров, в которых я снова и снова видел себя, объятого пламенем, чувствовал эту всепоглощающую ярость, эту жажду разрушения.
А днем… днем приходилось бороться с внутренним демоном, который, как и обещал, никуда не делся. Он сидел внутри, тихий, но настойчивый, и ждал. Ждал малейшей вспышки гнева, малейшего повода, чтобы снова вырваться наружу.
— Должно помочь, — сказал я, скорее убеждая самого себя, чем отвечая кузнецу.
Я взял заготовку под будущий артефакт и направился из кузницы к господскому дому, где меня уже ждал Скворцов.
Еще одна неделя после той встречи с царями ушла у нас с магом на то, чтобы, запершись в моем кабинете, перерыть всю его библиотеку, все его древние свитки и фолианты, которые мы перетащили ко мне.
Мы искали способ, как если не покорить эту дикую, первобытную силу внутри меня, то хотя бы… ограничить. Надеть на нее намордник, если так можно выразиться.
И мы нашли. В старом, потрепанном трактате, посвященном «аномальным магическим проявлениям», мы обнаружили описание артефакта, который один из древних магов назвал «Ошейником Воли».
Это был лишь теоретический концепт, экспериментальный образец, который так и не был испытан. Потому что, как гласила печальная сноска на полях, все известные на тот момент «спонтанные самовозгоревшиеся маги» либо погибли, либо были убиты до того, как удалось завершить работу над артефактом.
— Ну, — сказал я, входя в свой кабинет и протягивая заготовку Скворцову, который уже ждал меня, разложив на столе свои тонкие гравировальные инструменты. — Была не была?
— Теоретически, все должно сработать, — ответил мэтр, его лицо было сосредоточенным, как никогда. Он взял металлические полукольца и принялся за работу.
Я наблюдал, как