Видо кивнул. Все это он и так знал, но приятно было услышать подтверждение, что его тревога не выглядит пустой блажью. В самом деле, лучше проверить и убедиться, что случилась череда совпадений, чем побояться выглядеть болваном и пропустить настоящую беду. Слишком долго в Вистенштадте и его окрестностях не появлялись по-настоящему сильные слуги Тьмы, так что капитул, куда его прислали служить, стал считаться едва ли не синекурой. С мелочью вроде волколаков и неупокойцев рейтары справляются сами, а держать при капитуле, где ничего важного не происходит, истинного клирика — расточительно. И если бы не обстоятельства в лице генерал-мейстера Фалька…
Впрочем, про это Видо думать не хотелось. Его место службы здесь и на этом месте он будет делать все возможное, исполняя свои обязанности, как полагается слуге Господнему. Ибо сказано, что человеку — человеческое, а Господу — божье. И только темным тварям — беспощадная кара.
Флюхенберг они проехали бодрой рысью, не остановившись ни у старосты, ни возле деревенского колодца. Видо, не слезая с лошади, благословил пару поклонившихся крестьян и ребенка, которого ему протянула прямо с крыльца немолодая женщина. Подумал, что на обратном пути стоит задержаться, во Флюхенберге он не был почти месяц, за это время могло поднакопиться новостей, да и требы можно заодно справить. Часовня здесь имелась, разумеется, а вот патер жил в соседней деревне и сюда наведывался лишь по необходимости, отговариваясь возрастом и нездоровьем.
Когда отряд свернул с дороги на тропу, ведущую к дому травницы, Видо поднял руку, и рейтары слаженно остановились. Фон Гейзель первым спешился, за ним торопливо спрыгнули с лошадей остальные.
— Именем Господа и святыми силами его… — заговорил Видо, простирая к рейтарам обе руки и чувствуя привычный холодок, побежавший по спине.
Рейтары во главе с капитаном опустились на колено и склонили головы, принимая полное благословение, как полагается перед серьезным делом. Теперь каждому из них было ясно, что обычная проверка, под видом которой они едут к травнице Марии, в любой момент может перейти в нечто куда более серьезное. Полное благословение требует от клирика немалых усилий, но и защищает не в пример лучше краткого, положенного служителям Ордена перед любым значимым деянием. Что ж, духовной благодати, дарованной ему Господом именно для этого, Видо никогда не жалел, а недолгая слабость от напряжения — пустяки.
Осенив себя святым знамением, рейтары поднялись и вернулись в седла, фон Гейзель снова занял место во главе отряда и обратился к Видо:
— Кстати, вчера приезжал кузнец из Флюхенберга, жаловался, что дочь у него пропала. Неделю назад ушла ягоды собирать и не вернулась. Деревенские окрестности прочесали, но девчонки след простыл, ни корзинки, ни платочка, ни тела.
— Почему я об этом ничего не знаю? — нахмурился Видо. — Фильц не докладывал.
— А господин Фильц посчитал, что это не наше дело. — Капитан досадливо дернул уголком рта под пышными ухоженными усами. — Сказал, чтобы кузнец шел к бургомистру. Девчонка, мол, наверняка с каким-нибудь мерзавцем сбежала, а тот либо потешился и в лесу ее прикопал, либо увезет подальше и в бордель продаст.
— Я поговорю с Фильцем, — так же хмуро пообещал Видо. — Его обязанность — принимать заявления и доклады, а не решать за меня, какие дела относятся к орденским, а какие — нет. Пропажа человека — это серьезно в любом случае, что бы ни послужило причиной. Спасибо, Курт.
— Я так и думал, что вам будет интересно, — кивнул капитан.
«Вот и еще одна причина заехать в деревню, — подумал Видо, пока Йохан Малый, прозванный так, чтобы не путать с Йоханом Большим — оба на полголовы выше Видо и в дверь проходят боком, но один на пару лет старше — спешился и пошел стучать хозяйке в дверь. — А с Фильцем непременно нужно решить этот вопрос. Высказать свое мнение о пропаже девицы секретарь мог, но попросту не доложить?! Это уже серьезно…»
— Герр патермейстер! Благословите!
Фрау Мария, улыбаясь и вытирая руки чистым передником, спешила к ним не от дома, а от сарая, где возмущенно мекала коза. На голове у травницы была косынка, в руках — подойник, и Видо смертельно захотелось молока. А если еще и с булочкой… Пусть даже не сдобной, а хотя бы с ломтем пышного ноздреватого хлеба, теплого, только из печи!
— Да благословит тебя Господь, добрая женщина, — отозвался Видо.
Взглядом он нашел орденский знак, висящий на цепочке поверх темного платья, и потянулся к нему особым чувством, имеющимся у каждого клирика. Знак отозвался теплом и ровным светом — все как положено. Фрау Мария, прекрасно понимающая, что делает патермейстер, замерла, ожидая результата проверки.
— Все хорошо, — сказал Видо больше для того, чтобы успокоить ее, чем для своих людей.
И так понятно, что если он не тянется к моргенштерну, висящему у седла на тот случай, когда все плохо, рейтарам можно не беспокоиться.
— Что-то припозднилась ты с дойкой, тетка Мария, — весело сказал Йохан, парень деревенский. — Солнце уже к полудню, вот-вот прямо над головой станет, а ты еще только с подойником идешь.
— Ох, твоя правда, сынок. — Мария продолжала улыбаться, но подойник перекинула в свободную руку, словно ей было тяжело его держать. — Коза недавно маленького принесла, вот и дою ее три раза в день, чтобы молока больше было. Когда в полдень, а когда раньше или позже — как минутка найдется. Герр патермейстер, не хотите ли молочка? Я вам из погреба подам, холодненького. И пирог яблочный есть, утром испекла.
— Спасибо, добрая женщина. — Видо качнул головой. — Я бы с радостью, но не положено. Сама знаешь.
Принимать пищу и питье в доме ведьмы орденский Устав запрещает настолько строго, что данное нарушение может — и должно! — служить основанием для разбирательства и лишения чина. Есть правила, которые написаны кровью, и это одно из них. Пусть даже ведьма — безобидная деревенская травница, всю жизнь помогающая людям и преисполненная смирения. Пусть даже патермейстер твердо убежден в ее благонамеренности, а орденский знак ясно показывает, что ничего неподобающего ведьма с прошлой проверки не творила. Пусть даже день жаркий, солнце забирается все выше