Комплимент заставил скромную Катю залиться краской и обжечь меня благодарным взглядом горящих обожанием глаз, а Шу Жу фыркнула:
— Что мужики вообще могут в этом понимать?
— Согласен, — хохотнул я и посмотрел на часы. — Кать, ты не против поработать со стилистом? Мы с тобой теперь всегда на виду, и твои старания оценят, неизбежно предложив тебе в будущем собственные контракты.
— Не против! — с пионерским задором кивнула девушка. — Я не хочу сидеть на твоей шее, а это даже не работа, а удовольствие. Спасибо.
— Спасибо, — с улыбкой поблагодарил я ее в ответ. — Шу, решишь вопрос?
— За этим я и приперлась сюда с другой половины мира, — спарринг-партнерша уже вовсю тыкала пальцами в экран своего телефона.
Катя подошла ко мне, поднялась на цыпочки — я нагнулся — и смущенно чмокнула в губы, залившись краской пуще прежнего. Такая милаха!
— Удачи!
— Великое Небо со мной, — нескромно заявил я. — Наконец-то завтра мы проведем весь день вместе.
— Угу!
Тренер Ло встретил меня в коридоре, и мы с ним пошли в спортзал немножко размяться перед отправкой на стадион.
— Я тут сегодня утром наконец-то удосужился посмотреть на рейтинги, — похвастался я. — И согласно им у меня вообще нет права играть на топовых турнирах. Во всяком случае не на следующем — после сегодняшней победы мне не будет хватать пары-тройки сотен очков.
— Если смотреть только на рейтинги — так и есть, — кивнул Ло Канг. — Но ты до сих пор не осознал, насколько прогнил мир Большого тенниса.
— О как, — аж крякнул я.
— Руководящие органы — все эти Международные федерации тенниса (ITF), Ассоциации теннисистов-профессионалов (ATP), Женские теннисные ассоциации (WTA) и прочие Международные агентства по обеспечению честности в теннисе (ITIA) установили монополию на этот спорт и диктуют свои условия.
Голос тренера по мере рассказа наполнялся застарелой, потерявшей былую силу, но сохранившейся неприязнью, и аббревиатуры руководящих органов вылетали из его губ подобно презрительным плевкам.
— Теннис уже давно и безвозвратно сломан. За гламурным фасадом, за который изо всех сил держатся хозяева тенниса, прячется океан сломанных судеб, надежд и подорванного здоровья. Разве это дело, когда топовым спортсменам приходится играть турнир за турниром почти без времени на восстановление, пытаясь годами держаться на пике спортивной формы? И это только то, что касается спортсменов.
— А что нас не касается? — спросил я.
Впервые вижу тренера Ло таким — заслуженный педагог словно постарел на десяток лет, «выгорел» и растерял свое привычное самодовольство.
— Коррупция, грабительские проценты с призовых, — начал он загибать пальцы. — Несоответствующие условия на турнирах, на которые закрывают глаза, нарушение права на неприкосновенность частной жизни — это я не про внезапные проверки на допинг, которые понятно какой цели служат, а про ситуации, когда, например, у спортсменов забирают их телефоны с целью досмотра, ведь его неосторожность способна бросить тень на теннис и его хозяев.
Не хочу никому давать копаться в своем телефоне. Ну и что, что там ничего «такого» нет? Я не доверяю технике то, что может мне навредить, потому что нет никакой гарантии того, что за смартфоном удаленно «приглядывает» специальный человек в погонах. Но это совсем другое, чем «очная» конфискация телефона с целью демонстративно в нем покопаться.
— Антидопинговая система тоже полна дыр, — продолжил Ло Канг. — Проверки носят избыточно произвольный характер. Ты знал, что не всех так придирчиво проверяют, как тебя?
— Подозревал, но это же логично, — пожал я плечами.
— Логично, — согласился тренер. — Ты своего рода аномалия. Феномен. Всех игроков, с которыми ты сталкиваешься, уже давно рассмотрели под микроскопом: они росли с ракеткой в руках. А тут откуда не возьмись появляется бадминтонист-недоучка с чесночных полей, который почему-то способен побеждать тех, кто годами доминировал на корте!
— Приятно, — признался я.
— Наслаждайся пока можешь, — фыркнул тренер Ло. — Если коротко — тебе дают играть, потому что ты интересен людям и придал Большому теннису интриги. Теперь в нем есть таинственный гений, и кто знает, когда появятся другие подобные тебе.
— Может и появится, — пожал я плечами.
— Тебя изучает целых два научно-исследовательских института у нас и кто его знает сколько людей в других странах, — ошарашил новостью Ло Канг. — Измеряют угол постановки стопы при перемещениях, траектории ударов, копаются в твоих анализах…
— Офигеть, — перебил я.
— Офигеть, — согласился со мной тренер. — А еще в твоей деревне и окрестностях тоже работают ученые: собирают пробы воздуха и воды, пытаются притянуть к твоим способностям специфическую деревенскую диету, благодаря которой ты так вымахал…
— Рис с овощами везде одинаковы, — хохотнул я.
— Смейся пока можешь, — зловеще улыбнулся тренер Ло. — Пока тебя не засунули в лабораторию на месяцок-другой для вдумчивого изучения.
По спине пробежал холодок, и я невольно поёжился. Ло Канг бессердечно заржал:
— Ага, испугался! Не волнуйся — пока ты зарабатываешь для Китая победы, тебе это не грозит.
— Это что вообще за новая форма мотивации?!!
* * *
— Ван! Ван! Ван!
Вот теперь атмосфера привычная — трибуны до отказа набиты китайцами, а я только что выложился на двести процентов, и, весь потный, дрожащей от усталости рукой им машу.
Федерер выглядел еще хуже — он старше и сильнее устает — но виду, как и ожидалось, не подавал.
— Давай левыми! — предложил я во время традиционного подхода к сопернику для рукопожатия.
— Давай, — вполне искренне улыбнулся он, оценив потенциал такой фотографии.
«Битва левшей» — не удивлюсь, если такие заголовки появятся в инфополе стараниями журналистов, которым громкий заголовок важнее деталей.
— Спасибо за интересную игру, — после пятисекундного позирования фотографам и операторам поблагодарил я.
— Буду рад преподать тебе новый урок в Англии, — проявил здоровый реваншизм Роджер, и мы разошлись.
Подрагивающие ноги донесли меня до родных и близких, которых я принялся обнимать перед