Инстинкт самосохранения подсказывал, что открыто лучше не радоваться.
– Старых хозяев давно уже нет, – продолжил Кеннет. – Во всем районе остались одни только мажоры да хипстеры, а им плевать на город, его историю.
Все это я слышал неоднократно. Друзья дедушки представляли собой воинствующую часть исторического общества Бербанка, и их послушать – так Бербанк был знаменит сражениями времен революции, а не съемками «Отец знает лучше».
– Суть в том, – снова вступил Деррик, – что если хоть один домовладелец откажется продавать землю, мы сделаем из него мученика, у которого отбирают семейный дом, чтобы построить бесполезный для Бербанка район. Мы их раздавим. А ты сохранишь дом детства и родную улицу.
Я с восьми лет слушал бредни этих безмозглых ископаемых, для которых любая попытка спасти планету и человечество превращалась в тайный заговор, нацеленный на то, чтобы вылепить из них геев и отправить доживать век в трущобах. Поразительно, что я сам не начал так думать – с другой стороны, не представляю, каким нужно быть идиотом, чтобы во все это верить.
Я надеялся, что после смерти дедушки мне больше не придется тратить нервы на этот бред. Но пока я жил здесь, его друзья в любой момент могли меня отыскать. И это наталкивало на определенные мысли.
– Получается, если я промолчу, дома снесут, а на их месте построят многоэтажки? И тогда не будет больше старого города, в котором жил дедушка?
– Именно, – сказал Деррик. Кеннет посмотрел на меня с тревогой, словно уже догадался, что сейчас будет.
– Понятно, – сказал я. – Вы меня убедили. Спасибо, что зашли.
Опешив, они смотрели, как я забираю их чашки, выливаю остатки кофе в раковину и направляюсь к двери. Но сидеть не остались: пошли за мной, натянули калоши и вышли на крыльцо за зонтиками, когда я открыл им дверь.
– Хорошо, что ты решил нам помочь, сынок, – сказал Кеннет. – Дедушка бы тобой гордился. – Но он смотрел на меня с прищуром. Знал. Догадался еще до того, как я открыл рот.
– Не стану я вам помогать. Я найду человека, ответственного за план, и выражу свою полную поддержку. Скажу, что буду рад пожертвовать семейным домом ради блага Бербанка. Понимаю, вы это не одобрите, но, серьезно, спасибо, что сказали. Я все думал, что делать с домом, когда уеду учиться. Сдавать я его не хочу, так что это просто идеальный вариант. Серьезно, большое спасибо.
– Брукс… – успел сказать Кеннет, но я решительно и бесшумно закрыл дверь у них перед носом.
На душе полегчало.
* * *
На самом деле лучше идеи у меня не появлялось давно. Благодаря деньгам, вырученным с продажи дома, я смог бы какое-то время не беспокоиться о работе, а дедушкины друзья наконец обо мне бы забыли. И мне не пришлось бы волноваться из-за сраного огнестрела под половицами.
Вернувшись в дедушкину-тире-свою спальню, я сдвинул кровать и поднял крышку люка. Трогать винтовки было одновременно приятно и мерзко. Они были реликвиями ушедшей эпохи, когда все в Америке ходили с оружием – еще до того, как президент Увайни показала чинушам-советникам, что с ней шутки плохи. Мне тогда было семь, и мы с родителями жили в Канаде. Помню, как они радовались и танцевали по дому каждый раз, когда американскому президенту – хотя я всегда считал ее нашим президентом – в очередной раз удавалось вырвать победу. Запрет на свободное ношение оружия был одним из самых крупных ее указов, и когда он прошел, люди устраивали гулянки по всей Америке и Канаде.
Зато президент Харт, сменивший ее, оказался пустышкой, хотя тогда я этого не понимал. К тому времени я уже жил с дедушкой и до сих пор не отошел от потери родителей, но, по словам деда, Харт, бывший вице-президент при Увайни, намеревался продолжить ее программу. Вышло, конечно, хреново. Конгресс его не поддерживал, и сам Харт не обладал ни чутьем, ни даром красноречия Увайни. В народе его прозвали никчемным.
В тридцать четвертом году победила Розетта Беннет, и дедушка разбудил меня воплями счастья. Никогда бы не подумал, что он будет так рад женщине-президенту. Но дедушке было важнее, что впервые за последние шестнадцать лет в Белом доме появился республиканец, и неважно, какого он пола. Она клялась и божилась, что вернет свободное ношение оружия, но в итоге нарушила много обещаний. Второй срок ей не сулили. Лично я планировал приложить все усилия, чтобы обеспечить ей поражение.
В общем, оружие для меня было чем-то необычным и странным, реквизитом из документального фильма, религиозным артефактом вымершего культа. Все знали, что в Америке до сих пор больше оружия, чем в других странах, и так будет еще многие поколения, пока не выкорчуют все старые тайники и не перекуют мечи на орала. Помню, как-то на окружной ярмарке одна женщина этим и занималась, методично превращая огромную кучу бывшего огнестрела в садовые инструменты. У нее была своя кузница и разрешение на выброс углекислого газа. Дедушка кривился каждый раз, когда мы проходили мимо. В тот же день я улизнул от него и купил совок.
Я бы мог просто позвонить в полицию Бербанка и сказать, что нашел оружие в шкафу дедушки. Пришлось бы заполнить много бумажек, и запись попала бы в мое дело, но в целом ситуация была довольно стандартной. Демография определяет будущее, а в дедушкином поколении было немало огнестрелодрочеров, и каждый раз, стоило им откинуть копыта, какой-нибудь миллениал внезапно обнаруживал в ящике с носками целый клад адского и крайне нелегального огнестрела. Подозреваю, полиция Бербанка и глазом бы не моргнула.
С того самого дня, как я обнаружил винтовки, я обращался с ними, как с испорченным мясом: прикасался как можно реже, держал только за ствол. Теперь же я поднял одну из них за приклад. Он лег в руку идеально. Придерживая винтовку спереди, я приложил ее к плечу, пальцем почти касаясь спускового крючка. Встал перед зеркалом. Выглядел я глупо – но, стоит признать, откровенно круто. Как герой боевика (ну, или школьный стрелок). Взяв вторую винтовку, я встал с ними, как персонаж шутера, и какое-то время просто тащился. Я бы так сфоткался. Крутые, конечно, были штуковины. Неудивительно, что мужики по ним так фанатели.
Блин.
Я осторожно положил одну из винтовок на пол. А когда клал вторую, в дверь позвонили.
В теории я знал, что полиция может видеть сквозь стены, пользуясь частотой