— Ты долго была в условиях, далеких от комфорта, и уже давно не разговаривала.
— У меня болит голова. И так нечестно. — Она села, но откидываться на спинку не стала. Руки все еще тряслись. — У тебя есть сигарета? Боюсь, без посторонней помощи мне не выдержать твоих раскопок в темных глубинах моей души.
Он достал сигарету, зажигалку и пепельницу, а затем придвинул стул к кушетке.
Фрэнки встала. Она была взволнована, даже напугана. Она подошла к комоду и стала рассматривать фотографии. Жизнь Генри в картинках. Она вдруг поняла, что не фотографировалась уже несколько лет. Фрэнки взяла один из снимков: Генри стоял рядом с женщиной с длинными седеющими волосами, на ней были круглые розовые очки.
— Это Натали, — сказала он. — Мы обручены. Она любит меня.
Он специально выделил слово «она»?
Фрэнки была рада за него, но в груди все равно закололо. Сидела бы она здесь с головной болью от ломки, если бы вышла за него?
Генри улыбнулся.
— Она учительница начальных классов, а еще поэт. Но обо мне мы поговорим позже. Сначала я хочу поставить тебя на ноги, Фрэнки. Мой коллега доктор Алден специализируется на работе с ветеранами Вьетнама. Среди военных много наркозависимых, особенно среди тех, кто недавно вернулся.
Она села на этот нелепый диван.
— Все плевать хотели на женщин.
Она зажгла сигарету, затянулась и выдохнула дым.
— Почему ты так говоришь?
— Я ездила в больницу для ветеранов. Дважды. Там от меня отмахнулись, сказали идти куда подальше. Для них я не настоящий ветеран.
— Почему ты обратилась именно туда?
Фрэнки нахмурилась:
— Не знаю. Просто…
— Просто что? — мягко спросил Генри.
Она чувствовала его внимательный взгляд. Это был не просто вопрос. Он задал вопрос, который Фрэнки вряд ли задала бы сама себе. Она никогда не отвечала на него вслух, ни с кем этим не делилась. Отвечать сейчас ей тоже не хотелось.
Но она была в беде, она теряла себя, распадалась на части. Сейчас ей нужно, чтобы кто-то ее понял.
— Ну, это был тяжелый период. Я чуть не убила человека, потому что была пьяна. Ребенок, выкидыш… Вернулся Рай, у нас завязался роман. Но он снова меня обманул. Скоро я потеряю лицензию медсестры. У меня ничего не осталось.
— Все это следствия, Фрэнки. Проблемы со сном и кошмары у тебя начались уже давно. Ты часто кричала во сне, — сказал он. — До ребенка и выкидыша… до Рая.
Фрэнки кивнула.
— А внезапные вспышки гнева? Раздражительность? Тревожность?
Фрэнки не могла поднять на него глаза.
— Вьетнам, — сказал Генри. — Вот поэтому ты поехала в больницу для ветеранов. Ты знала, что все началось с Вьетнама. Скажи, у тебя бывают такие воспоминания, которые намного больше, чем просто воспоминания, будто ты снова там?
— Это как…
— Как в кино, когда герой проваливается в свое прошлое.
Ее словно оглушили. А ведь она думала, что просто сходит с ума.
— Откуда ты знаешь?
— Четвертое июля, помнишь?
Она не смогла ответить.
— Это называется посттравматическим стрессовым расстройством. Оно пока предмет дискуссий, Американская ассоциация психиатров еще его не признала, но мы наблюдаем похожие симптомы у множества ветеранов. То, что с вами происходит, — это реакция на травматический опыт.
— Но я не участвовала в боях, не видела их.
— Фрэнки, ты была военной медсестрой на Центральном нагорье Вьетнама.
Она кивнула.
— Ты видела вещи похуже.
— Мой… Рай… был военнопленным. Его пытали. Держали взаперти несколько лет. И он в порядке.
Генри наклонился вперед:
— Военная травма — не соревнование. Она не универсальна. Военнопленные — отдельный случай. Они вернулись домой не в тот мир, в который вернулась ты. Их встретили, как встречали ветеранов Второй мировой. Как героев. А это очень влияет на психику.
Фрэнки подумала обо всех этих желтых ленточках на деревьях в 1973-м. Когда вернулась она, ничего подобного не было. Черт, для военнопленных устраивали целые парады. В них не плевали, не тыкали пальцем, их не называли детоубийцами и сторонниками войны.
— И по большей части они все пилоты, они видели войну не так, как моряки и пехотинцы. В плену они объединялись, держались друг друга, тайно общались, они были вместе. Мы пока не до конца понимаем ПТСР, но точно знаем, что это очень личная вещь. А что у твоих подруг-медсестер?
— Мы об этом особо не говорим.
— Никто не хочет вспоминать войну.
— Да.
— Я говорил с Барб на этой неделе. Она рассказала про бомбежки в Плейку. — Он откинулся назад. — Все, что ты чувствуешь, — совершенно нормально. Неважно, как это переживали твои друзья. Война на всех влияет по-разному, ты можешь воспринимать пережитые события совсем не так, как другие. Особенно учитывая, что твои моральные идеалы были так высоки, что ты записалась добровольцем. Тебе нечего стыдиться, Фрэнки.
Стыдиться.
Слово больно ударило по лицу. Она сама стала себя стыдиться и разрешила другим. Может, это началось, когда в нее плюнули в аэропорту, может, когда мама попросила молчать о войне, может, когда в новостях стали появляться сообщения о военных зверствах. Почти каждый, кого она встречала после возвращения, включая маму с папой, так или иначе напоминал о том, что служить во Вьетнаме постыдно. Что она была частью чего-то плохого. Она пыталась не верить, но, кажется, у нее не получилось. Она уходила на войну патриотом, а вернулась изгоем.
— И как мне стать прежней?
— Прежней ты уже не станешь, Фрэнки. Тебе нужно найти способ идти вперед, обрести новую себя. Попытка вернуть себя в твои двадцать один заранее обречена. Если это то, к чему ты стремилась, неудивительно, что все так обернулось. Наивной, мечтательной девочки, которая ушла на войну добровольцем, больше нет. Она умерла во Вьетнаме.
Фрэнки уставилась на руки. Умерла во Вьетнаме. Слова болью отозвались в сердце. Только сейчас, сидя здесь, она поняла, что уже давно это знала и чувствовала. Она горевала по той невинной девочке, которую потеряла во Вьетнаме.
— А теперь давай руку, — сказал он и помог ей подняться. — Я представлю тебя доктору Алдену.
Доктор Алден оказался тихим бледным мужчиной с тонкой шеей, высоким лбом и добрыми глазами. Он чем-то напоминал мистера Магу из старых мультфильмов, что странным образом успокаивало.
В его кабинете висели десятки фотографий. Он усадил Фрэнки в удобное кресло и начал задавать вопросы. Она хотела рассказать о Рае, о своем разбитом сердце, о стыде и злости, но у доктора Алдена были другие планы.
— Воспоминания, — сказал он. — Вьетнам. Начнем отсюда.
Сначала ей было трудно говорить об этом вслух, но стоило только произнести: «Помню, как