Я выбросил свой «шедевр» в мусорное ведро, заказал еще одну пиццу и, дожидаясь доставки, с улыбкой принялся отмывать кухню.
Глава 28
Алиса
Утро пятницы началось с вызова в кабинет Орлова.
От него я вышел с новым, еще более сложным и деликатным заданием, замаскированным под рутинную консультацию.
— Алексей, тут такое дело, — начал Орлов, наливая мне кофе, что уже стало своеобразным ритуалом перед постановкой невыполнимых задач. — Нам нужно понять, что именно происходит в ОКХ и АТ во время работы «Гелиоса». Просто вломиться туда с проверкой мы не можем. Это вызовет скандал, Косяченко тут же вцепится в эту историю, и вместо тихого расследования мы получим публичную порку с непредсказуемыми последствиями. Нам нужен подход тоньше.
Он сделал глоток кофе и внимательно посмотрел на меня.
— Я договорился с профессором Меньшиковым, главой их отдела. Официальный предлог — вам, как ведущему аналитику по информационным полям, требуется консультация по специфике их воздействия на трансмутирующие вещества с нестабильной квантовой структурой.
Он произнес эту фразу на одном дыхании, и она прозвучала настолько наукообразно и одновременно бессмысленно, что я невольно восхитился его талантом к бюрократической мимикрии.
— Я договорился, чтобы консультировала вас не старая гвардия, а их ведущий молодой специалист, Алиса Грановская. Она — мозг и сердце «Гелиоса». Если кто-то и знает, что там происходит на самом деле, то это она. Но учтите, — его голос стал серьезнее, — девушка она резкая, фанатично преданная своей работе. Ненавидит теоретиков, которых считает болтунами. Пустыми рассуждениями вы ее не впечатлите. Ваша задача — не обвинять и не допрашивать. Ваша задача — заинтересовать. Показать, что вы говорите с ней на одном языке, что вы понимаете суть проблемы. И, возможно, она сама проговорится. Или, по крайней мере, вы сможете составить о ней свое впечатление. Действуйте осторожно, Алексей. Вы идете в логово льва.
С этими напутствиями я отправился в корпус «Гамма». Путь был уже знаком, но сегодня я шел по этим гулким коридорам с совершенно иным чувством. Я был не просто исследователем. Я был разведчиком.
Отдел Квантовой Химии и Алхимических Трансформаций встретил меня стерильной чистотой и тихим гулом сложного оборудования.
Воздух здесь был другим — пахло озоном, какими-то летучими химикатами и едва уловимым сладковато-металлическим ароматом, который я теперь ассоциировал с работой «Гелиоса». Лаборатории были отделены друг от друга толстыми стеклянными перегородками, за которыми люди в белых халатах совершали какие-то таинственные манипуляции с колбами, из которых шел разноцветный дым, и сложными установками, мерцающими сотнями индикаторов.
Меня направили в последнюю лабораторию по коридору. Дверь была открыта. Внутри, в центре просторного помещения, заставленного невероятным оборудованием, стояла она. Алиса Грановская. Яркая, энергичная, с копной огненно-рыжих волос, собранных в небрежный пучок, из которого выбивалось несколько прядей. Она была в простом лабораторном халате, надетом поверх джинсов и темной футболки. Она стояла, склонившись над каким-то пультом, и яростно что-то выстукивала на клавиатуре, что-то тихо бормоча себе под нос. Она была полностью поглощена своей работой и, казалось, не замечала ничего вокруг.
Я вежливо кашлянул. Она не отреагировала. Я кашлянул громче.
Она резко обернулась, и я встретился с ее взглядом. Глаза у нее были ярко-зеленые, и в них горел живой, нетерпеливый ум.
— Да? — коротко бросила она. Ее голос был чистым и звонким, но с резкими, повелительными нотками.
— Здравствуйте. Я Алексей Стаханов, из СИАП. У нас назначена консультация… по поводу взаимодействия полей.
— А, теоретик, — в ее голосе прозвучало откровенное разочарование. Она окинула меня быстрым, оценивающим взглядом с головы до ног. — Орлов предупредил. У меня десять минут, потом запуск цикла калибровки. Что у вас?
Я прошел в лабораторию. Такого скепсиса и плохо скрываемого пренебрежения я не встречал даже у Толика в его худшие дни. Я понял, что прямой подход, который советовал Орлов, — единственный возможный.
— У меня не совсем теория, — начал я как можно спокойнее. — Скорее, практический вопрос, связанный с моделированием. Я строю модель рассеивания избыточной информационной энтропии при фазовых переходах…
— Информационной энтропии? — она пренебрежительно хмыкнула. — Опять игрушки Игнатьича? Если вы пришли поговорить со мной о «сознании информации», то вы ошиблись дверью. Я химик, а не философ.
— Я тоже не философ. Я математик, — ответил я, глядя ей прямо в глаза. — И я говорю о конкретных побочных эффектах. Когда ваш «Гелиос» генерирует трансмутирующий импульс, он создает мощнейшее локальное возмущение в эфирном поле. Это факт, а не философия. Моя модель показывает, что это возмущение не может рассеяться бесследно. Оно должно генерировать вторичные гармоники, своего рода эхо, которое распространяется за пределы лаборатории.
При слове «эхо» она на мгновение замерла. Я попал. Я использовал терминологию из их внутренних отчетов, которую нашел в архивах Гены.
— Откуда вы знаете об «эфирном эхе»? — спросила она уже другим, более холодным и настороженным тоном. — Эти данные относятся к третьему уровню допуска.
— Моя модель его предсказывает, — уклонился я от прямого ответа. — Она экстраполирует его существование из открытых данных по энергопотреблению и фоновым флуктуациям. Вопрос в другом. Меня интересует не сам факт его существования, а его характеристики. Это эхо… оно стабильно? Или его структура зависит от параметров первичного импульса? Например, от чистоты исходного вещества или от мощности самого резонатора?
Я задавал вопросы быстро, четко, используя термины, которые мог знать только человек «в теме».
Я видел, как меняется выражение ее лица. Скепсис и пренебрежение уступали место удивлению, а затем — профессиональному интересу. Она поняла, что перед ней не очередной «стратег» из отдела Косяченко, а специалист, который говорит с ней на одном языке.
— Это… нетривиальный вопрос, — сказала она медленно, подходя ко мне ближе. Она больше не смотрела на меня как на досадную помеху. Она смотрела как на равного. — Официально, вся избыточная энергия гасится внутри демпфирующего контура. Система считается полностью замкнутой.
— Но мы оба знаем, что в реальности не бывает полностью замкнутых систем, — мягко возразил я. — Особенно когда речь идет о процессах такой мощности. Всегда есть утечки. Побочные эффекты. Баги, если хотите.
Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом. В ее зеленых глазах я увидел не только ум и энергию, но и тень какой-то застарелой усталости.
— Хорошо, аналитик из СИАП, — сказала она, и в ее голосе прозвучала легкая