На дополнительном экране я видел, как «2525» приближается к «Афине», маневрируя с филигранной точностью. Пападакис на самом деле был отличным штурманом. К тому же в такой безнадежной ситуации он выполнял свои обязанности безупречно.
Таисия, стоявшая рядом, слегка коснулась моей руки:
— Саша, — прошептала она, — что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знал: ты поступил правильно. Мы все здесь не по принуждению, а по убеждению.
Я посмотрел в её ясные глаза, полные решимости и спокойного принятия неизбежного. В этот момент я почувствовал укол совести — ведь это я привел нас всех в эту ловушку, позволив этому новоявленному адмиралу меня переиграть.
— Я должен был предвидеть, — тихо ответил я.
— Никто не может предвидеть все, — Таисия слегка сжала мою руку. — Даже ты.
Я кивнул и повернулся обратно к экрану, где Суровцев ждал, явно наслаждаясь моментом:
— Ты тянешь время, друг мой, — Валериан покачал головой, явно заметив мой короткий разговор с Таисией. — Это не поможет. Мои орудия уже нацелены на ваши корабли. Один мой приказ — и от вас останется только космическая пыль.
— И все-таки ты медлишь, — заметил я. — Почему? Неужели боишься ошибиться? Или слова Грауса не были настолько однозначными, как ты пытаешься показать?
Тонкие губы Суровцева сжались в линию: — У тебя пять минут, Васильков. Сдавайся — или я открываю огонь.
— Пять минут? — я усмехнулся. — Что ж, неплохо. Этого достаточно, чтобы допить свой кофе. Не люблю оставлять начатое на потом. Знаешь, Валериан, я всегда восхищался твоей методичностью. В училище ты всегда делал все по учебнику. Идеальный курсант, образцовый офицер. Ни шагу в сторону от устава и приказов.
— А ты всегда был бунтарем, — парировал Суровцев. — Именно это и привело тебя сюда — окруженного превосходящими силами, без шансов на спасение.
— Бунтарем? — я покачал головой. — Нет, Валериан. Я просто умею думать своей головой и сердцем. В отличие от некоторых.
— Три минуты, Александр Иванович, — голос Суровцева стал ледяным. — Не трать их на пустые разговоры.
Я краем глаза заметил, как «2525» завершил маневр сближения с «Афиной». Теперь наши корабли разделяло расстояние не более шестиста метров — почти впритык. Энергетические поля начали синхронизацию, создавая единый защитный кокон вокруг обоих кораблей. Это была древняя тактика, известная еще со времен первых космических сражений. Объединенные поля могли выдержать несколько дополнительных залпов, но против целой эскадры крейсеров это было лишь отсрочкой неизбежного.
— Господин контр-адмирал, — тихо произнес Жила. — Еще три крейсера сменили позицию, теперь они находятся на минимальной дистанции. Они выстраиваются для скоординированного залпа.
Я кивнул: — Объявить боевую тревогу. Все энергетические ресурсы перенаправить на защитные поля. Экипажу приготовиться к бою.
По кораблю разнесся пронзительный вой сирены. Красные сигнальные огни замигали, погружая мостик в зловещее пульсирующее освещение. Офицеры, и без того напряженные, теперь двигались еще быстрее, их лица застыли в решительных масках.
Суровцев, очевидно, услышал мои распоряжения и покачал головой:
— Бессмысленное сопротивление, господин контр-адмирал. Вы не продержитесь и десяти минут против моей эскадры.
— Я бы поспорил с таким утверждением, — хмыкнул я. — Впрочем, даже эти десять минут будут стоить тебе нескольких кораблей. Ты готов пожертвовать жизнями своих людей ради приказа человека, который незаконно захватил власть?
— Не пытайся разыграть карту морали, Васильков, — усмехнулся Суровцев. — Она тебе не поможет. Две минуты.
Я чувствовал, как внутри нарастает отчаяние. Не за себя — за Таисию, за императора, за экипажи обоих кораблей, которые доверились мне и теперь оказались в смертельной ловушке. Все эти люди верили, что я смогу защитить их, провести через все опасности. И вот к чему я их привел.
Таисия, словно читая мои мысли, снова наклонилась ко мне: — Он не блефует, — прошептала она. — Он действительно откроет огонь. Я знаю этот тип людей.
— Я тоже, — тихо ответил я. — Поэтому и тяну время. Пока он говорит — он не стреляет. А пока он не стреляет — мы живы.
— Но надолго ли? — в ее голосе прозвучала горечь.
Я не ответил. Что я мог сказать? Что у нас нет шансов? Что мы в ловушке? Что наша миссия по защите молодого императора, вероятно, закончится здесь, в безымянном секторе столичной системы?
— Александр Иванович, — Жила снова подошел ко мне. — «2525» окончательно занял позицию. Энергетические поля синхронизированы. Сейчас мы представляем собой единую оборонительную структуру.
— Хорошо, — кивнул я. — Передайте Пападакису: при открытии огня противником маневрировать с минимальным расхождением, не разрывая контакта полей. Орудия — только по прямому приказу.
Офицеры выполняли свои обязанности с точностью автоматов, но в каждом движении чувствовалась нервозность. Все понимали, что мы находимся на грани уничтожения. И только Таисия, стоявшая рядом со мной, казалась воплощением спокойствия — истинная дочь императорского дома Романовых, готовая встретить свою судьбу с достоинством.
— Одна минута, Васильков, — голос Суровцева звучал почти скучающе. — Твое последнее слово?
Я встал с капитанского кресла и подошел ближе к экрану, глядя прямо в глаза своему бывшему товарищу по училищу:
— Вот мое последнее слово, Валериан. Когда ты нажмешь на кнопку и отдашь приказ об атаке, подумай вот о чем: правильно ли ты выбрал сторону в этой войне? Ты служишь человеку, который обманом захватил власть, отстранил законного наследника и теперь пытается его уничтожить. Это действительно та Империя, которой ты хотел служить?
На лице Суровцева не дрогнул ни один мускул: — Время вышло, Александр.
Экран погас. Я повернулся к тактическому дисплею, где двенадцать красных точек — крейсера Суровцева — окружали две зеленые — «Афину» и «2525». Полное, безупречное окружение. Никаких слабых мест, никаких брешей. Мои корабли словно находились в центре идеальной смертоносной сферы.
— Что теперь? — Аристарх Петрович повернулся ко мне.
— Теперь мы ждем, — ответил я, глядя на тактический дисплей. — Суровцев никогда не спешил с принятием решений. Даже сейчас, когда у него абсолютное преимущество, он просчитывает варианты. Особенно после моих слов об императоре.
— Ты думаешь, он поверил?
— Не знаю, — я покачал головой. — Но сомнение я в нем посеял. А сомнение для человека вроде Валериана — это яд. Он не может действовать, пока не уверен на сто процентов.
— И долго он