Но участковый так не считал, да и никто из подошедших мужиков, по-видимому, тоже. Мы быстро выстроились — кроме нас с Андреем было ещё шестеро, все с карабинами или дробовиками, лица напряженные, — и молча потопали по сухой, хрустящей прошлогодней траве, вглядываясь в сгущающиеся сумерки.
Шаг, другой, третий — три тысячи сороковой. Без толку исходили всё в радиусе километра. Исчезнувшие мужики так и не нашлись, будто сквозь землю провалились. Ни следов борьбы, ни клочков одежды, ни пустых гильз, ни вытоптанной травы — ничего, что хоть как-то указывало бы на их присутствие здесь. Через два часа, когда я уже замёрз как цуцик, а ноги гудели от усталости, участковый наконец махнул рукой:
— Хватит. Темно. Возвращаемся.
— Машину оставим здесь, — сказал он резко, когда кто-то предложил перегнать буханку. — Если они потерялись… — Он запнулся, явно не веря в эту версию. — Хотя, чтобы заблудиться и не выйти к селу — иди вдоль реки и всё. Но если… если они потерялись, — повторил он, — буханка будет ориентиром. Маяком.
Спорить никто, конечно, не стал. Но в глазах у всех читалось одно: шансов на то, что пропавшие найдутся живыми, если вообще найдутся, практически никаких. Пока бродили, выяснилось: все трое — не пьяницы, а крепкие, ответственные мужики, местные охотники, лес как свои пять пальцев знающие. Что могло с ними произойти? Летом — утонуть, но сейчас лёд ещё крепкий, хоть и потемневший. И будь это так, следы к воде были бы. Кто-то напал? Но тогда это должно было случиться мгновенно, настолько неожиданно, что никто из троих даже выстрелить не успел. Хотя… даже если и стреляли, в деревне могли не услышать — расстояние приличное, лес стеной. Но всё равно как-то не верилось — выстрелы-то громкие! Кто-нибудь, да услышал бы, народ сейчас на взводе. Тем более с этой стороны пост речной расположен, уж там бы точно отреагировали.
Вывод один: не стреляли они. Тут что-то другое. Что-то, что не дало им даже пальнуть в воздух.
Вернувшись в управу, мы с Андреем, смертельно уставшие и продрогшие, потопали в столовую — после такой прогулки есть хотелось зверски. Но не успели дойти до дверей, как где-то внизу, возле реки, сухо, отрывисто защелкали выстрелы. Один, другой, третий — палили почти без перерыва.
Ледяной комок сжался в груди. Мы переглянулись — и без слов рванули обратно, к нашему УАЗику. Сердце колотилось, как бешеное.
Мы ведь только сегодня сменились с правого речного поста, оставив вместо себя двоих парней — не вовремя приехавших из города дачников. Ребята не паникёры, спокойные, вменяемые. Если они открыли такую пальбу — значит, повод был серьёзный. Очень серьёзный. Треск выстрелов стоял такой плотный, нарастающий, что кровь стыла в жилах. Это могло быть всё, что угодно.
Поворачивая в проулок к реке, я вывернул руль «Зямы» до упора влево. Машина, кренясь на разбитом грейдере, едва не легла на бок. Вырулил на прямую, утопил газ в пол. Кто ездил на карбюраторном, восьмидесятисильном УАЗе — поймет. Он ни черта не едет, но орет мотором и дыбится, будто вот-вот оторвется от земли. И иногда отрывается, к сожалению. Слава богу, сейчас пронесло. Мы неслись вдоль реки, фары выхватывали из темноты черные стволы деревьев, куски ржавого железа у дороги. Стрельба не стихала, хотя выстрелы стали реже.
Я лихорадочно закрутил рулем, пытаясь в свете фар разобрать, что происходит у сторожки.
Стреляли из окон небольшого сруба — бывшей недостроенной бани кого-то из местных, экспроприированной главой под нужды посёлка. Поставленный почти на самый обрыв над рекой, он идеально подходил для сторожевого поста. И сейчас его окна мигали вспышками выстрелов.
— По реке стреляют! Заезжай сзади, глуши мотор! — Андрей уже на ходу распахнул дверь, выкатился на землю и, пригнувшись, побежал к обрыву. Через секунду его карабин рявкнул, добавив свой голос в общую какофонию.
Я надавил на педаль. «Зяма» засвистел тормозами, остановившись в облаке пыли. Перегнувшись на заднее сиденье, я схватил свою двустволку. Руки дрожали. Переломил стволы — щелчок! — сунул в патронники два пулевых патрона. Закрыл. Не глуша тарахтящий мотор, достал из-под сиденья фароискатель — самодельную «фару» питавшуюся от аккумулятора. Воткнул провод в прикуриватель, протащил катушку через форточку и, пригнувшись, побежал туда, где припал к земле Андрей.
— Свети на реку! — заорал он, не отрываясь от прицела.
Я направил мощный луч фары вниз. Свет выхватил из кромешной тьмы белесый, ноздреватый лед. И по нему быстро, стремительно, какими-то длинными прыжками, двигались тени. Низкие, плотные, не собаки и не волки… что-то другое. Когда луч накрыл одну из них, она замерла на мгновение — и я увидел перекошенную морду, горящие зеленым глаза, неестественно длинные клыки. Потом тени заметались еще быстрее, пулей ринулись в темноту к противоположному берегу, и растворились в черноте леса.
Стрельба стихла так же внезапно, как началась. Наступила оглушительная, давящая тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием и стуком собственного сердца в висках.
— Что… что это было⁈ — выдохнул я, чувствуя, как ноги подкашиваются.
Андрей молча, с лихорадочной скоростью, перезаряжал карабин. Возле темного силуэта сторожки кто-то громко, с надрывом, матерился.
— Не знаю, — глухо ответил Андрей. — Но точно нехорошее. Ты видел, как они двигались? Как тени, скользили…
— Смутно… — признался я. — Морду одну разглядел… Клыки…
— Э-эй! Кто здесь бля⁈ Отзовись, а то пристрелю нахер! — матерившийся голос у сторожки резко переключился на нас, и в знак серьезности намерений пальнул куда-то в небо. Огонь на секунду осветил его лицо.
— Свои! Ты чего, обалдел⁈ — рявкнул Андрей, поднимаясь.
— Андрюха⁈ — Голос изменился, в нем мелькнуло что-то вроде надежды. — Иди сюда! Быстро! Тут… тут трындец полный! Капец!
Не сговариваясь, мы рванули к срубу. Я забыл про провод фароискателя. Он натянулся, как струна, и с противным щелчком лопнул где-то у машины. Фара погасла, но нам хватило тусклого света начинающей всходить луны.
— Никита Петрович? — узнал Андрей невысокого мужичка с карабином, который стоял, прислонившись к стене сруба, будто не мог держаться на ногах. — Ты как тут? Что случилось⁈
— Сам не пойму… — Мужик опустил ствол, его лицо в полумраке было землистым. — Стрельбу услышал… мы недалеко были с Сергеичем, дрова рубили… Сюда рванули… А тут…