— Не должен, — ответил Андрей, протирая рукавом запотевшее стекло и прилипая лицом к холодному стеклу. — Он если уходит, замок на калитку вешает, а на дверь — тяжеленный амбарный. А сейчас изнутри закрыто… Давай через забор, глянем со двора.
Сказано — сделано. Перемахнули через невысокий забор из профлиста. Снег во дворе был утоптан, но свежих следов не видно.
— Стой, — Андрей вдруг резко схватил меня за рукав. Его лицо стало каменным. Он показал пальцем. Дверь в дом была распахнута настежь. Он передернул затвор карабина — привычный, отработанный жест, — он, в отличие от меня, так и ходил с ним наперевес, — и осторожно шагнул к порогу, заглянув внутрь. — Твою ж мать!
Прямо на пороге, в луже темной, почти черной, уже подмерзающей крови, лежал Валентин Иванович. Его очки валялись рядом, одно стекло разбито. Чуть дальше, в дверном проеме в комнату, так же в крови, лежала его жена, Надежда Семеновна. Рука ее была неестественно вывернута.
Мы молча переглянулись. Никаких сомнений. Мертвы. Оба. Пройдя дальше по дому, увидели следы грубого обыска — ящики вывернуты, шкафы открыты, вещи валялись на полу. Решили не разделяться — мало ли что ещё здесь, в этой тишине? — и, стараясь не смотреть на тела, вышли и поехали в клуб, в штаб. Молча. Оцепеневшие.
«Через полчаса»
— Вот… — задумчиво, с какой-то безнадежной усталостью произнес тот самый мужик, что отправлял нас «в разведку». Он стоял у порога дома Валентина Ивановича, снял шапку, нервно потер коротко стриженную лысину, глядя не на нас, а куда-то в пустоту за нашими спинами. — А мы снаружи врагов ищем, думаем, как защищаться будем… А они уже тут. Среди нас.
Сообщив о происшествии главе, мы вернулись обратно уже гораздо большей компанией — с мигалками ДПСовской машины, грузовиком и почти всеми кто находился в этот момент в «штабе». Машин набилось столько, что у дома Иваныча не было свободного места, свет фар резал глаза, бросая резкие тени на снег и стены дома.
У нас в селе и раньше случались убийства, в основном по пьяни, бытовуха. Но всё как-то проходило мимо меня, где-то на периферии. Узнавал об этом потом, постольку поскольку, из разговоров. А тут… Только вчера с Иванычем разговаривал, а теперь он — просто тело. Холодный кусок мяса в луже крови.
— Надо усилить патрулирование! — гремел глава, Сергей Алексеевич, обращаясь к своим людям в казачьей форме. Лицо его было багровым от гнева и холода. — И всех стариков проверить! Сейчас же! Не дай бог не только здесь эти твари поработали! Возьми списки у Марины и давайте, дуйте на обход! Немедленно!
Те молча покивали, лица напряженные, и, ничего не говоря, быстро разошлись по машинам.
— Андрей! — Сергей Алексеевич резко повернулся к нам. — Ты же бывал у него. Знаешь его хозяйство. Посмотри, может, вспомнишь, что пропало. Кроме продуктов.
Как быстро выяснилось, основной целью мародёров были именно продукты. Подчистую выпотрошенный погреб — пустые полки, разбросанные банки с соленьями — и такой же пустой сарай, где завхоз держал кур и кроликов. Но поймать их, ориентируясь на пропажу картошки или кур, было нереально. Вот глава и просил Андрея — как человека, бывавшего здесь — вспомнить, может, взяли что-то ценное, неочевидное.
Андрей еще раз прошел по опустошенным комнатам, вглядываясь в хаос. Техника — старенький телевизор, магнитофон — и другие крупногабаритные вещи были на месте. Телефоны, ноутбук (покрытый пылью) и прочие гаджеты валялись на своих местах. Ну а о мелких ценностях, типа украшений или денег, он понятия не имел. Кто знает, что у стариков водилось?
В общем, кроме самого факта зверского убийства и ограбления, никакой зацепки не появилось. Может, будь здесь настоящие сыщики с опытом, они бы и вычислили кого-то, но весь штат правоохранителей села состоял из двоих ДПСников, с трудом разбирающихся в ПДД, и участкового-пенсионера, который больше по справкам специализировался.
— Печально, конечно, это всё, — тихо сказал Андрей, глядя, как бесцеремонно грузят в грузовик всякий хлам из сарая Иваныча — старые доски, ржавое железо, пустые бочки. — Но не пропадать же добру. И оставить нельзя — тут же растащат… — В его голосе была горечь и прагматизм выживания.
Так как нас ни к чему больше не привлекали, мы решили, что здесь мы лишние. Под шумок погрузки свалили домой, предварительно договорившись с главой и запихнув в багажник те самые четыре покрышки от Волги.
— Как бортировать будем? — выгружая тяжелые, дубовые колеса, Андрей расставил их под навесом вдоль стены сарая. — Привыкли мы уже к шиномонтажкам, а это всё же не велосипед.
— Да забей пока, — махнул я рукой. — Принцип-то тот же: бортировка есть бортировка. Разберемся как-нибудь. Может, и не велосипед, но и не КамАЗ, а всего лишь уазик. — Я хоть и не бортировал ничего крупнее мотоциклетного колеса, но проблемы здесь не видел. Главное — желание.
— Блин, — я открыл заднюю дверь УАЗа, — надо ж было ружьишко сдать. Неудобно как-то теперь… — Я посмотрел на старую двустволку, валявшуюся под сиденьем.'
— Да ладно тебе, забей, — ухмыльнулся Андрей, отвечая мне моими же словами, но в его глазах не было веселья. — Оно еще пригодится. Пойдем лучше генератор заведём перед сном на часок, гаджеты детям подзарядим, свет хоть на время будет. Да подумаем, как дальше быть. После такого…
А подумать было над чем.
Даже не считая основного, главного вопроса — куда мы все провалились и что, черт возьми, с нами будет дальше? — вырисовывалась куча проблем поменьше масштабом, но не менее, а то и более актуальных прямо сейчас.
Первое и самое важное — безопасность наших семей. Вопрос и так стоял остро с первых дней этой чертовщины, а после сегодняшнего зверского убийства стариков требовал немедленного, сиюминутного решения. Ведь уезжать или уходить куда бы то ни было, хоть на час, зная, что по селу бродят такие вот голодные и беспринципные твари, мы попросту не можем. Оставлять своих без защиты — смерти подобно. Поэтому, обсудив всё за ужином при скудном свете двенадцативольтовой лампочки, мы с Андреем решили: надо действовать самим. Найти этих уродов. Пока они не пришли к нам.
Логика была проста: Дом завхоза по их Пятой улице был последним, участком выходя прямо к обрывистому берегу реки. Дверь закрыта изнутри — значит, убийцы не вышли