* * *
Этот осенний вечер в Баку выдался по-летнему теплым. Когда в здании аэропорта объявил посадку на наш рейс до Минска, я с Инной неторопливо поднялся с кресла. Мы бросили последние взгляды на зал ожидания, наскоро поправили одежду и направились к стойке регистрации.
Быстро ее пройдя, и получив бирки на свой багаж, пошли к выходу на летное поле. Немного нервничали по поводу пачек денег, но все обошлось.
— Пошли, любимая, — сказал я, подхватывая нашу скромную ручную кладь. — Сейчас бы оказаться в Минске по щелчку пальцев, но, увы, без инопланетных технологий приходится летать как обычным землянам.
— А я, знаешь ли, люблю взлеты, — улыбнулась Инна, поправляя прядь волос и застегивая куртку. — В этом есть что-то щекочущее нервы.
Пройдя через стеклянную дверь, мы оказались на темнеющем бакинском аэродроме. Впереди, стальной птицей, стоял Ту-134, подсвеченный прожекторами. Его нос гордо смотрел в сторону взлетной полосы, а турбины издавали негромкие звуки, готовясь к работе.
На трапе толпилось с десяток пассажиров, переговаривавшихся между собой, кто-то курил, кто-то поднимал воротники. Мы заняли очередь, и Инна, поворачиваясь ко мне, сказала:
— Помню, как мы впервые летела из Москвы в Минск? Тогда в голове был туман, эмоции а сейчас, наоборот, полная ясность и спокойствие. Помню только, как тогда нервничала из-за веса багажа, — произнесла она меня с мягкой улыбкой.
Когда подошла наша очередь, мы поднялись в салон. Внутри было тепло, пахло чем-то незнакомым. Еще замкнутым пространством и духами от стюардесс. Нас встретила молоденькая бортпроводница с круглым лицом и аккуратной прической.
— Добрый вечер, ваши места? — спросила она, глядя на наш посадочный талон.
— Девятый ряд, места «А» и «Б», — ответил я, передавая ей наши билеты.
— Прямо по проходу, почти в начало. Ваши места налево, — кивнула она с профессиональной улыбкой.
Мы нашли свои кресла у окна. Я занял место у иллюминатора и сразу же выглянул наружу. Ночная подсветка окутывала стоянку тусклым жёлтым светом. Где-то вдали вспыхнул огонь проблескового маяка, и диспетчерская башня кивнула нам огоньками, как бы прощаясь.
— Как думаешь, он нормально взлетит? — шепнула Инна, пристраиваясь в кресле.
— Конечно, — успокоил я её. — Это же советский лайнер. Их чуть ли не из стали варят, не то что буржуйские консервные банки. — Хотя никакого понятия об этом не имел.
Через несколько минут командир экипажа объявил о подготовке к взлету. Лайнер запустил свои двигатели, фюзеляж вибрировал, словно собирался стряхнуть с себя усталость. Мы покатились к началу полосы, и через полминуты турбины завыли сильнее — начался разбег.
Плавно, без рывков, самолет оторвался от земли, и я невольно посмотрел вниз. В иллюминаторе проплывали огни Баку, а за ними раскинулась черная гладь Каспийского моря, словно темный бархат с серебристыми искрами.
— Красота, — прошептал я, не отрываясь от окна. — Даже немного жалко улетать.
— Мы ещё вернемся. А пока пусть Минск нас примет, — тихо ответила Инна и положила руку на мою ладонь.
В течение полета нам предложили ужин: куриная котлета с пюре, два хлебца, нарезка из огурца и помидора и яблочный сок. Мы поужинали молча, наслаждаясь редкой тишиной и усталостью. После еды Инна опустила спинку кресла и уснула, накрывшись пледом. Я последовал её примеру.
Проснулись мы от легкого толчка при посадке. Через иллюминатор виднелись тусклые фонари, влажные от недавнего дождя полосы, и пыльное здание аэропорта Минск-1.
На часах было почти десять вечера. Мы вышли из самолета и вместе с другими пассажирами, прошли в здание аэропорта «Минск-1». Багаж получили быстро. На выходе стояли несколько дежурных таксистов — мы подошли к одному пожилому мужчине в клетчатом пиджаке.
— Проспект Пушкина, — сказала Инна.
— Садитесь, сейчас доедем, — кивнул таксист, беря сумки и укладывая их в багажник.
В салоне пахло табаком и моторным маслом. Дорога была короткой, Минск встретил нас сырым холодом и тишиной, будто город уже лёг спать.
Когда мы подошли к подъезду, Инна достала ключи. Я обернулся, вдохнул ночной воздух — и тут же сморщил нос.
— Вот чёрт… — пробормотал я. — Опять кто-то в подъезде держит котов. Запах вернулся опять
— Да, — поморщилась Инна. — Вроде кто-то с третьего этажа подкармливает уличных. Жалко их, конечно, но на лестнице теперь просто невозможно дышать.
Мы поднялись на этаж. Инна отперла дверь, и внутри нас встретил уют: полумрак, теплая тишина и запах её любимых духов, впитавшийся в стены.
— Добро пожаловать домой, — тихо сказала она.
Я кивнул и прошептал:
— Как же хорошо снова быть с тобой… и без «Нивы».
Мы оба тихо рассмеялись и закрыли за собой дверь.
* * *
Следующее утро после возвращения из Баку выдалось хмурым, но спокойным. Осенний воздух Минска был терпким и влажным, как молодое вино. Город шумел своим обычным ритмом — троллейбусы лениво скользили по проспекту Пушкина, студенты спешили к восьми утра в вузы, а на остановках уже толпились полусонные минчане.
Троллейбус, натужно скрипя на поворотах, доставил нас к остановке у госпиталя. Инна, придерживая ремень сумочки, внимательно следила, чтобы не зацепиться каблуком за кромку ступени. Люди вокруг были молчаливы и безразличны — как и положено в понедельник утром.
— До вечера? — спросила Инна, поправляя волосы у входа в отделение.
— Если ничего срочного не возникнет, то да, — прозвучал мой ответ. — Нужно поговорить с Дубинским, доложиться о прибытии, надеюсь ничего сложного не произошло за время отсутствия.
Инна, кивнув, скрылась за дверью отделения, а ноги сами понесли к административному корпусу. Длинные коридоры были знакомы до скрипа петель и затхлого запаха пыльной краски. На двери с потёртой табличкой «Начальник госпиталя. Полковник м/с Дубинский С. А.». Постучав, было получено короткое:
— Войдите!
Приемная встретила сухим теплом и стойким ароматом бумаги, кофе и шоколадных конфет. Секретарь, Людмила Алексеевна, в очках с тяжёлыми стеклами и прической в стиле «вечно занята», подняла глаза.
— Костя! — в голосе секретаря прозвучало почти материнское удивление. — А вы, оказывается, уже вернулись? Думала, еще на море нежитесь!
— Отпуск по путевке закончился. Докладываться надо, — произнес я с лёгкой иронией.
— Докладывайтесь скорее. Станислав Аркадьевич с самого утра сам не свой — что-то важное из штаба поступило. Но вам будет рад, спрашивал о вас на прошлой неделе, сказал