И дядя Миша, услышав эти приятные новости, сказал мне:
– Как только сядешь в самолёт, помаши мне рукой, тогда я тотчас побегу к телефону, позвоню твоему папе, что ты, мол, вылетел, он проснётся, оденется и поедет в аэропорт тебя встречать. Понял?
Я сказал:
– Всё понял!
А сам подумал про дядю Мишу: «Вот какой добрый и вежливый. Другой бы довёз и наплевал, а этот ещё и позвонит моим родным. И вот я буду как эстафета. Он позвонит, а папа приедет встречать, и я без них один только часок в самолёте посижу, да и там, в самолёте, тоже все свои. Ничего, не страшно!»
Я опять сказал вслух:
– Вы не сердитесь, что со мной одни беспокойства, я скоро научусь один летать, самостоятельно, и не буду вас столько утруждать…
Дядя Миша сказал:
– Что вы, милостивый государь! Я очень рад! А Димка как рад был тебя повидать! А тётя Галя! Ну, держи! – Он протянул мне билет и замолчал. И я тоже замолчал.
И тут неожиданно началась посадка на самолёт. Это было столпотворение. Все кинулись к самолёту, а впереди всех бежал я, а за мной все остальные.
Я добежал до лестнички, там наверху стояли две девушки. Просто красавицы. Я бегом взбежал к ним и протянул билет. Они меня спросили:
– Ты один?
Я им всё рассказал и прошёл в самолёт. Я уселся у окна и стал глядеть на толпу провожающих. Дядя Миша был неподалёку, тут я стал ему махать и улыбаться. Он эту улыбку поймал, сделал мне под козырёк и тотчас повернулся и зашагал к телефону, чтобы позвонить моему папе. Я перевёл дух и стал оглядываться. Народу было много, и все торопились скорее сесть и улететь. Время было уже позднее. Наконец все устроились, разложили свои вещи, и я услышал, что запустили мотор. Он долго гудел и рычал. Мне даже надоело.
Я откинулся на сиденье и тихонько закрыл глаза, чтобы подремать. Потом я услышал, как самолёт двинулся, и я широко открыл рот, чтобы уши не болели. Потом ко мне подошла стюардесса, я открыл глаза, у неё на подносе было сто или тысяча маленьких кисловатых, да и мятных тоже, конфет. Моя соседка взяла одну, потом вторую, а я взял сразу пяток и ещё штучки три-четыре или пять. Всё-таки конфеты вкусные, угощу ребят из класса. Они возьмут с охотой, потому что эти конфеты воздушные, из самолёта. Тут уж не захочешь, а возьмёшь. Стюардесса стояла и улыбалась: мол, берите, сколько вашей душе угодно, нам не жалко! Я стал сосать конфету и вдруг почувствовал, что самолёт пошёл на снижение. Я припал к окну.
Моя соседка сказала:
– Смотри, как быстро прилетели!
Но тут я заметил, что впереди под нами появилось множество огней. Я сказал соседке:
– Вот, поглядите, Москва!
Она стала смотреть и вдруг запела басом:
– «Москва моя, красавица…»
Но тут из-за занавески вышла стюардесса, та самая, которая разносила конфеты. Я обрадовался, что сейчас она будет раздавать ещё. Но она сказала:
– Товарищи пассажиры, ввиду плохой погоды московский аэропорт закрыт. Мы прилетели обратно в Ленинград. Следующий рейс будет в семь часов утра. На ночь устраивайтесь по мере возможности.
Тут моя соседка перестала петь. Все вокруг сердито зашумели.
Люди сходили с лестницы и шли себе спокойненько домой, чтобы утром прийти обратно. Я не мог идти спокойненько домой. Я не помнил, где живёт дядя Миша. Я не знал, как к нему проехать. Пришлось мне придерживаться компании тех, кому негде ночевать. Их тоже было много, и они все пошли в ресторан ужинать. И я пошёл за ними. Все сели за столики. Я тоже сел. Занял место. Тут недалеко стоял телефон-автомат, междугородный. Я позвонил в Москву. Кто бы вы думали снял трубку? Моя собственная мама. Она сказала:
– Алло!
Я сказал:
– Алло!
Она сказала:
– Плохо слышно. Кого вам нужно?
Я сказал:
– Анастасию Васильевну.
Она сказала:
– Плохо слышно! Марию Петровну?
Я сказал:
– Тебя! Тебя! Тебя! Мама, это ты?
Она сказала:
– Плохо слышно. Говорите раздельно по буквам.
Я сказал:
– МАМА, это я.
Она сказала:
– Дениска, это ты?
Я сказал:
– Я вылечу завтра в семь часов утра. Наш московский аэродром закрыт, так что всё благополучно. Пусть ПЭ-А, ПЭ-А, ВЭ-ЭС-ТРЕ-ТИТ ЭМ-Е-НЯ-МЕНЯ!
Она сказала:
– ХЭ-А-РЭ-А-ШЭ-О!
Я сказал:
– Ну, будь ЗЭ-ДЭ-О-РО-ВЭ-А!
Она сказала:
– ЖЭ-ДЭ-У! Папа выйдет встречать ровно в семь!
Я положил трубку, и у меня сразу стало легко на сердце. И я пошёл ужинать. Я попросил принести себе котлеты с макаронами и стакан чая. Пока я ел котлеты, я подумал, увидев, какие здесь широкие, удобные стулья: «Э-э, да здесь прекрасно можно будет поспать на этих стульях».
Но покуда я ел, случилось чудо: ровно через полминуты я увидел, что все стулья, совершенно все, заняты. И подумал: «Ничего, не фон-барон, высплюсь и на полу! Вон сколько места!»
Просто чудеса в решете! Через полсекунды смотрю – весь пол занят: пассажиры, авоськи, чемоданы, мешки, даже дети, просто ступить некуда. Вот тут я даже обозлился!
Потом я пошёл, осторожно ступая меж сидящих, лежащих и полулежащих людей. Просто пошёл погулять по аэровокзалу.
Гулять среди спящего царства было неловко. Я посмотрел на часы. Уже половина двенадцатого.
И вдруг я дошёл ещё до одной двери, на которой было написано: «Междугородный телефон»! И меня сразу осенило! Вот где можно прекрасно поспать. Я тихонько открыл обитую войлоком дверь.
Стоп! Пришлось сразу отпрыгнуть: там уже устроились двое. Дядек. Офицеров. Они смотрели на меня, а я на них.
Потом я сказал:
– Вы кто такие?
Тогда один из них, усатый, сказал:
– Мы подкидыши!
Мне стало их жалко, и я спросил по глупости:
– А где же ваши родители?
Усатый скорчил жалобную рожу и как будто заплакал:
– Пожалуйста, прошу вас, найдите мне мою папу!
А второй, который был помоложе, захохотал, как тигр. И тогда я понял, что этот усатый шутит, потому что он тоже засмеялся, а за ним засмеялся уже и я. И мы хохотали теперь уже втроём. И они поманили меня к себе и потеснились. Мне было тепло, но темно и неудобно, потому что всё время звонил телефон и ярко горела лампочка.
Тогда мы написали на газете крупными буквами «АВТОМАТ НЕ РАБОТАЕТ», и молодой вывернул лампочку. Звонки затихли, света нет. Через минуту мои взрослые друзья задали такого храпака, что просто чудо. Похоже было, будто они пилят огромные брёвна огромными пилами.