«Когда я умру, как умирает всё живое, – думала Ялакай, – никто на Алтае меня не вспомнит. Некому будет рассказать людям, что жила большая и пушистая Ялакай. Вот бы родился у меня детёныш…»
И вот, прошла зима, настала весна, и родился у Ялакай котёнок, её первенец.
– Расти, мой малыш! – говорила ему Ялакай. – Расти большим.
Вырос котёнок, но так и остался мелким – не догнать ему свою огромную мать.
Вторым родился барсук. Он вырос крупнее кота, но вот только нравом пошёл не в Ялакай. Вечно недовольный, днём из норы не выходил, ночью по лесу угрюмо бродил, головы не поднимал, ни звёзд, ни луны не видя.
Третья – росомаха – любила лазить по деревьям. Однажды она сорвалась с ветки, упала на лапы, и лапы у неё сделались кривыми.
Четвёртая – рысь – была очень красивой, но такой пугливой, что даже на мать поднимала свои чуткие уши с нарядными кисточками.
Пятым у Ялакай родился барс. Барс был храбр и очень красив. Охотился высоко в горах, перелетал с камня на камень легко, будто лесная птица.
Шестым родился тигр. Он был отличным пловцом, как Ялакай, бегал быстрее барса и рыси. Подстерегая добычу, был терпелив – мог от зари до заката лежать затаившись.
Седьмой – лев – был гордым, ходил высоко подняв свою голову с роскошной гривой. От его рыка деревья колыхались, как трава.
Из семерых детей Ялакай лев был самым могучим, но и его мать валила на траву играючи и подкидывала вверх, к самым облакам.
Собрала однажды всех своих детей Ялакай и сказала им так:
– Никто из вас на меня не похож, но вы всё-таки мои дети. Когда умру, будет кому обо мне поплакать, пока жива – есть кому обо мне позаботиться. Я голодна. Принесите мне добычу!
Побежал охотиться старший сын. Три дня кот где-то пропадал. На четвёртый притащил матери синичку.
– Синичкой я не наемся, – улыбнулась Ялакай, – ешь её сам, сынок.
Кот играл с мёртвой синичкой, подкидывал её и так, и эдак, и лишь к вечеру вспомнил, что её можно съесть.
– Сын мой, – сказала Ялакай, – с такими повадками ты не выживешь в диком лесу. Ступай-ка к человеку.
И убежал кот из дикого леса навсегда. – Я голодна, – сказала Ялакай барсуку.
Тот молча вытащил из-под камня змею и принёс её матери.
Разгневалась Ялакай:
– За то, что принёс мне змею, будешь кормиться лягушками и червями!
Барсук убежал в лесную чащу, угрюмо хрюкая. Вырыл себе просторную нору с семью входами и семью выходами, натаскал туда сухих листьев, чтобы спать было мягко, да и стал жить в этой норе. В гости он ни к кому не ходил и к себе никого не звал.
Обратилась Ялакай к росомахе: – Накорми меня, дитя моё.
Семь дней рыскала по лесу росомаха на своих кривых лапах. А на восьмой день принесла Ялакай обглоданные кости оленя. Мясо-то она съела сама!
– От тебя, дочь моя, угощенья не дождёшься, – сказала ей мать. – За то, что на семь дней исчезла, теперь твои дети и дети твоих детей будут по семь дней добычу выслеживать и есть с голоду всё, что придётся.
Росомаха побрела на своих кривых лапах в кедровую рощу, и с тех пор Ялакай её не видела.
Четвёртой отправилась на охоту рысь и в мгновение ока притащила матери косулю.
– Твои уши с кисточками чуткие, дочь моя, твои янтарные глаза зоркие. Ты чуешь добычу издалека, ты видишь лес насквозь. Ты слышишь, как капля росы падает на землю, ты видишь, как под землёй прячется мышь. Будешь ты жить в чаще и растить своих рысят в дуплах поваленных деревьев, – так сказала дочери Ялакай.
Рысь обрадовалась и бесшумно скрылась в чаще алтайского леса.
Не успела Ялакай попросить барса принести ей добычу, как он уже оказался на вершине скалы и одним ударом мощной лапы завалил тэки – горного козла.
Восхитилась Ялакай.
– Сынок мой, спи на высоких недоступных скалах, охоться там, где осторожно ступают тэки.
В два прыжка взобрался барс на скалы, устроил себе жилище между камней.
А вот куда отправился тигр – Ялакай не знала.
И когда она увидела, какую добычу он принёс ей, – сердце сжалось от боли. Это был убитый человек, охотник.
Рухнула Ялакай на землю от горя.
– Ох, сынок, твоя шкура теперь навеки окрашена кровью человека! Посмотри на эти тёмные полосы! Что же ты натворил, зачем поднял свои когти на род людской? Беги из лесу, беги жить туда, где твои полоски не заметят – в камыш, в тростники, в высокую траву. Охоться на зайцев, на кабаргу, на кабанов, но молю – не трогай человека!
Опечалился тигр, да ничего не поделаешь – ушёл жить в густой тростник.
Дошла очередь и до седьмого дитяти Ялакай. До льва. Лев не стал охотиться в лесу, а направился прямиком в долину, к людям. Из долины он принёс и положил к ногам матери загрызенного всадника и его мёртвую лошадь.
Снова рухнула Ялакай на землю от горя.
– И ты, сын мой, оказался кровожадным, как твой полосатый брат! Нельзя тебе оставаться на Алтае, беги отсюда прочь! Беги туда, где не бывает зимы, не бывает снега, а лишь палит беспощадное жаркое солнце! Может быть, оно согреет твоё жестокое сердце?
Вот так и отправила семерых своих детей, кого куда, большая и пушистая Ялакай – кота, барсука, росомаху, рысь, барса, тигра и льва. Говорят алтайские старики, что, умирая, ни одного из них Ялакай к себе не позвала. Но о чём мечтала, то и сбылось – память о Ялакай-звере жива, ведь её дети по всей Земле расселились.
Торко-Чачак, Шёлковая Кисточка
Давным-давно, в горах Алтая жила девушка. С глазами, словно чёрная смородина, и бровями, похожими на две радуги. В её тугие косы были вплетены медные монетки. А звали девушку Торко-Чачак. Шёлковая Кисточка то есть.
Случилось несчастье в её семье – тяжело заболел отец. Мать и говорит Шёлковой Кисточке:
– Приведи-ка к нам, доченька, мудрого кама[9], шамана, что живёт у горной реки в берестяной юрте.
Он лечит людей, может, и твоего отца вылечит. Поторопись, Торко-Чачак!
Девушка села на лошадь и поскакала к каму.
Кам заметил Торко-Чачак ещё издалека. Не заметить девушку было трудно – шёлковая кисточка на её шапочке сияла, как луч солнца.
Старый шаман сидел у порога своей юрты и большим острым ножиком выстругивал берёзовые тарелки. Напротив него ярко полыхал костёр. У кама была длинная борода до самой земли, а брови росли густые, как лесной мох.
Вдруг нож выпал из правой руки кама и до крови расцарапал ему ногу. Чочойка выпала из его левой руки и упала в костёр. Кам молча закрыл глаза.
Торко-Чачак три раза промолвила ему:
– Кам, мой отец заболел. Просим твоей помощи!
Ей пришлось повторить свою просьбу семь раз. Наконец кам медленно зевнул, как бы пробуждаясь ото сна.
– Ждите меня завтра, на утренней заре, с восходом солнца, – не открывая глаз, прогудел старый шаман.
Но кам прискакал в юрту Шёлковой Кисточки задолго до восхода солнца. Не была ещё постелена в стойбище белая кошма[10], не успели заквасить чегень[11] для араки[12]. На краю стойбища уже послышался тонкий звон бубенчиков-колокольчиков, привязанных к шубе кама, и ревел-гудел его огромный, чёрный, кожаный бубен.
Кам сбросил на душистую траву свою тяжёлую шубу и вошёл в юрту молча, с закрытыми глазами.
Люди в юрте повесили его бубен на гвоздь и велели принести сухой душистый можжевельник, чтобы развести из него костёр. Шубу шамана внесли вслед за ним.