► Отчет о ревизии генерал-адъютанта Баранова по делу генерала Ренненкампфа напечатан и занимает несколько томов, каждый в палец толщиной. Одно сплошное мелкое и крупное взяточничество, лихоимство и мздоимство всех и каждого, начиная с поставщиков и кончая базарными торговками… А Герцен думал, что немцы русские хоть не воруют.
В архиве штаба хранится ненапечанная корреспонденция, присланная в «Новое время» в октябре 1914 г.: «Прошу извинить за непрошеное вмешательство, но в народе идет молва, что у генерала Ренненкампфа есть родственники в Германии, в каковых условиях всякая неудача может получить в глазах населения объяснение, может быть, и несправедливое по отношению к генералу, преданному России (например, потеря надлежащего спокойствия во время развертывания военных операций), но, раз эти разговоры я слышу от простонародья и солдат (лица с высшим образованием тоже в этом грешны), на них нельзя не обратить внимания просто из-за поддержания настроения, или же следовало бы выяснить действительную пользу и невозможность заменить Ренненкампфа. В Японии он воевал с другой национальностью, и там возражения, конечно, были неуместны. Основанием этих разговоров служат, между прочим, слухи о ни с чем не сообразных наших потерях на фронте Восточной Пруссии».
А с другой стороны, этот «доблестный герой» был недавно принят Александрой Федоровной в Царском Селе; аудиенция продолжалась более получаса… Свой своему поневоле брат.
► Телеграмма, принятая сейчас из Петрограда нашей аппаратной: «Государю императору. Славно бо прославился у нас Тобольске новоявленный святитель Иоанн Максимович, бытие его возлюбил дом во славе, и не уменьшить его Ваш и с Вами любить архиепископство, пущай там будет он. Григорий Новых»… Это фамилия Распутина. За все время пребывания царя в Ставке первая телеграмма Гришки. Списана мною буквально после особой контрольной в СПб. проверки.
► Сгибающийся под углом в 90 градусов Генрихсен назначен наконец управляющим Риго-Орловской железной дорогой.
5-е, четверг
Сегодня днем приехала императрица Александра Федоровна со всеми детьми. Чай пили в вагоне (царь завтракал у себя дома), потом без наследника поехали в церковь ко всенощной, оттуда все к царю на обед, на который Алексеев и наши приглашены не были. Завтра наше представление Николаю по случаю его рождения.
► Церковная служба придворного чина продолжается 1 ч 15 мин. Царь не любит концертного пения, и потому при нем поют все самое обыкновенное.
► Рузский в понедельник на Фоминой был у царя, но прием получил довольно сухой.
► Сегодня приехал сюда корреспондент «Русского слова» Всеволод Владимирович Филатов, чтобы повидаться со мной и поговорить о положении вопроса о земском, о городском союзе, о том, как это дело, так испакощенное штюрмеровскими «записками», поправить хоть бы посредством печати; чтобы легализироваться как корреспонденту Северного фронта и, наконец, чтобы побеседовать с Алексеевым, которого он никогда не видал.
Он производит хорошее впечатление: очень живые глаза, симпатичное лицо; служит в Красном Кресте, приписан к отряду, из которого уехал в июне 1915 г. – это нужно было для занятия какого-нибудь положения, лишь бы не быть только корреспондентом. Хорошо знает Гурко и Радко-Дмитриева, которых очень хвалит, особенно второго. Пишет большой роман из жизни войны. Говорит, что, будучи гимназистом в Орле в 1898 г., читал мои статьи в «Орловском вестнике» и на них воспитался. На курсах графини Паниной и в народном университете читал историю; был на Греческой и Балканской войне, а всю эту провел на фронте.
Я ориентировал его в начинающем сильно меняться взгляде военных верхов на земский и городской союзы, а представление Алексееву устрою завтра. Рузского он считает единственным талантом, саморекламирование его отрицает.
Оказывается, когда известный шлиссельбуржец Н.А. Морозов поехал на войну от Земского союза и об этом кто-то оповестил в правой печати, союз отрекся от него. Морозов, по чьему-то совету, отправился к Рузскому. Тот принял его, сказал, что разрешает свободное пребывание на фронте, просил не оставлять дела и за всем внимательно наблюдать… Я же указывал, что этот генерал достаточно хитер.
Наше наступление Рузский считает невозможным, разве только одновременное: у нас, французов, англичан, итальянцев и у Салоник.
Князь Львов любит рекламу, хлопочет о ней. Так, Times, узнав в конце 1914 г., что он ведет свой дневник, и надеясь на скорый конец войны, желал его купить, о чем просил Филатова похлопотать. Львов продать отказался, но обещал дать Филатову большое интервью, пожелав, чтобы тогда же был напечатан и его портрет. Портрет, однако, не появился, и князь был недоволен.
Гусарский его величества полк праздновал какой-то праздник. Первый тост был за Николая Николаевича, потом за командира полка, потом уже за царя…
Офицерство фронта очень возмущенно говорит о Распутине.
Отзывы Филатова о Генеральном штабе, как и всех: чертово болото.
► Якоби продолжает следствие. Царь сказал, чтобы при подозрениях на больших лиц его немедленно ставили в известность. Работа совершенно изолирована от военного ведомства. Якоби знает только министра юстиции.
6-е, пятница
После обедни, начавшейся в 10 ч утра, царь и вся его семья приехали в его дом; мы все собрались в саду и около на площадке. Великие княжны посматривали в открытые окна. Потом, тем же порядком, что и в Пасху, мы отправились туда. Царь стоял в зале ближе к окнам, правее от него в углу: царица, наследник и четыре дочери по старшинству. Они в белых платьях и в шляпах с белыми перьями. Александра Федоровна постарела сравнительно с тем, как выглядела в 1894 г. на свадьбе; лицо ее стало еще более злым и приняло какое-то мученическое выражение, как будто ей хочется крикнуть: «Как мне все это тяжело, как все это мучительно и ненужно». Девочки улыбаются. Наследник стоял, как связанный, не зная, что делать. Мы подходили к царю, кланялись, молча жали его руку, затем кланялись последовательно перед царицей, наследником и княжнами, целовали их руки, а наследнику жали ее, кланялись Игорю Константиновичу и Фредериксу и выходили через столовую. Впрочем, глупое же и их положение: принимать поцелуи и пожатия рук от людей совершенно неизвестных и проходящих, как в кинематографе. Сергей Михайлович, Кирилл и Борис Владимировичи, приехав из церкви в автомобиле за царем и его семьей, остались на площадке и потом пошли по домам.
В 12 ч, то есть как раз после конца поздравлений, царь пошел в штаб на доклад, а семья осталась одна, чего и хотела.
Борис Владимирович производит очень неприятное впечатление; смотришь на него и с ужасом думаешь: «И ты тоже мог бы быть царем»…
► Вернувшийся граф Капнист опроверг рапорт Щербачева с помощью Ксюнина, бывшего при нем все время и написавшего теперь шесть страниц