– Прощайте, капитан, – ответил Квик, потом протянул руку, пожал руку Орму и, не говоря ни слова, взял лампу и вышел из комнаты.
Что-то заставило меня пойти за ним, оставив Орма и Хиггса, споривших о чем-то, прежде чем расстаться. Когда мы прошли около пятидесяти ярдов среди ужасного молчания этого огромного подземного города, темные пасти которого зияли по обе стороны от нас, сержант остановился и внезапно сказал:
– Вы верите в предчувствия, доктор?
– Нисколько, – ответил я.
– Рад слышать это, доктор. Но у меня было сегодня дурное предчувствие – мне почудилось, что я больше никогда не увижу ни вас, ни капитана.
– Глупости, сержант, – резко ответил я, – вы городите чушь. У вас расстроились нервы от переутомления.
– Быть может, это и так, доктор. Как бы то ни было, если вы доберетесь домой и привезете с собой туда немного золота, не забудьте моих трех племянниц. Не говорите ничего о моем предчувствии капитану, пока не пройдет эта ночь, – это может взволновать его, а ему нужно быть спокойным. Но только, если я его больше не увижу, скажите ему, что Сэмюэль Квик благословил его перед смертью, вас, доктор, и вашего сына тоже. А теперь сюда идет профессор. Прощайте.
Мгновение спустя мы расстались, и я смотрел им вслед, пока две звездочки их ламп не скрылись во мраке.
Глава XVI. Хармак прилетает в Мур
Медленно и в угнетенном настроении я вернулся в древний храм, следуя по линии телефонных проводов, которые Хиггс и Квик разматывали по мере того, как подвигались вперед. Я не слишком верил в предчувствие сержанта и думал, что породили его условия, в которых мы жили, действовавшие на нас всех, даже на Хиггса.
Я вернулся в комнату, где Оливер сидел один, потому что Яфет караулил провода.
– Я боюсь за Македу, доктор, – сказал он мне. – Что, если во всех этих разговорах есть доля истины? Она хотела быть с нами; она со слезами просила, чтобы ей позволили прийти. Но я не согласился на это, так как всегда можно ждать какой-нибудь неприятности – сотрясение почвы может вызвать обвал или что-нибудь вроде этого. Я даже думаю, что и вам незачем оставаться здесь. Лучше уходите и оставьте меня одного.
Я ответил, что ни за что не соглашусь на это и что нельзя возлагать такое дело на одного человека.
– Пожалуй, вы правы, – сказал он, – я могу лишиться чувств или что другое может случиться со мной. Я даже жалею, что мы не устроили так, чтобы произвести взрыв, находясь во дворце, а мы могли бы сделать это, присоединив телефонные провода к остальным проводам. Но, сказать правду, я не уверен в батарее, аккумуляторы у нас новые, они слабые, потому что на них подействовали время и климат, и я побоялся, что на большом расстоянии они не будут действовать. Поэтому-то я и решил произвести взрыв отсюда. Ага, телефон звонит. Алло! Что они скажут нам?
Я взял телефонную трубку и услышал веселый и бодрый голос Хиггса, говорившего, что они благополучно добрались до маленькой передней в собственных покоях Македы.
– Дворец кажется совсем безлюдным, – прибавил он. – Мы встретили только одного часового. Должно быть, все, кроме Македы и нескольких ее женщин, убежали из страха, что на дворец могут упасть обломки скал после взрыва.
– Это вам сказал часовой? – спросил я Хиггса.
– Да. Кроме того он не хотел позволить нам войти сюда и уверял, что мы действуем вопреки воле Джошуа, чтобы язычники не смели приближаться к частным покоям Дочери Царей. Ну, мы не стали долго разговаривать с ним, и он убрался. Сказал, что идет доложить начальству.
– Что с Квиком? – спросил я.
– Ничего особенного. Он что-то бормочет в углу и похож на впавшего в меланхолию разбойника, так он увешан винтовками, револьверами и ножами… Алло! Подождите минутку!
Последовала довольно долгая пауза, потом снова раздался голос Хиггса.
– Все в порядке, – сказал он, – только одна из женщин Македы услышала наши голоса и вышла посмотреть, кто здесь. Когда Македа узнает, что это мы, она наверное выйдет – ее девушка сказала, что она страшно взволнована и не спит.
Хиггс оказался прав, и не прошло десяти минут, как телефон зазвонил снова. На этот раз говорила Македа, и я немедленно передал трубку Оливеру и отошел в дальний угол комнаты.
Он долго разговаривал с ней, потом вдруг прекратил разговор, указал на часы, лежавшие рядом с батареей, и сказал:
– Без пяти минут десять часов.
О эти последние пять минут! Они казались нам веками! Мы сидели, как каменные статуи, и каждый из нас был погружен в свои собственные мысли, хотя лично я утратил ясность мыслей. Я мог только смотреть во все глаза на циферблат часов, на котором в неверном свете лампы секундная стрелка вырастала в моем воображении до невероятных размеров и металась от стены к стене.
Орм начал считать вслух: «Раз, два, три, четыре, пять – теперь!» – и нажал кнопку батареи. Тотчас же мощный утес содрогнулся над нами и огромный камень, весивший много тонн, укрепленный над дверью в комнату, где мы находились, упал и наглухо загородил единственную дверь.
На некотором расстоянии от нас падали другие камни и обломки скал, производя ужасный грохот, а я сам каким-то образом очутился на полу, так как стул, на котором я сидел, выскользнул из-под меня. Потом последовал заглушённый ужасающий грохот, а одновременно с ним пронесся вихрь. Пронесся там, где воздух был всегда недвижен и спокоен с самого сотворения мира. Наши лампы погасли, спустя еще минуту приблизительно раздался гул, как будто что-то тяжелое и огромное упало на поверхность земли на большом расстоянии от нас.
Потом все успокоилось. Нас окружали мертвая тишина и мрак.
– Кончено, – сказал Оливер каким-то чужим голосом, который звучал слабо и отдаленно в окружавшем нас непроглядном мраке. – Хорошо ли, плохо ли, но кончено. Хотел бы знать, – продолжал он, говоря как бы с самим собой, – какой вред около полутора тонн этого ужасного азоимида нанесли старому сфинксу. Ничего не поделаешь, придется подождать – узнаем,