«Дело Курта Лишки». Копия этого досье и сейчас у меня, и я живо представляю, как точно такую же папку уже 22 февраля 1971 года (через три недели после подписания конвенции канцлером — однако требовалась еще ее ратификация в бундестаге) Кларсфельды положили на стол перед рослым немцем, слишком беспечно впустившим их в дом. Он жил на окраине Кёльна. У Сержа в руках была кинокамера, но, почуяв неладное, Лишка замахал руками: не снимать! Беата сказала, что это досье уже доставлено в Центральное управление по розыску нацистских преступников в Людвигсбурге. Лишка дрожащими руками открыл досье и побледнел.
Когда было создано РСХА, именно он возглавил отдел IV-Д, занимавшийся «окончательным решением еврейского вопроса». Впоследствии этот пост занял Адольф Эйхман. С ноября 1940 по ноябрь 1943 года Курт Лишка возглавлял гестапо Парижского района, одновременно осуществляя в масштабах Франции надзор за концлагерями, где не раз лично сортировал людей, посылая их на смерть. Недовольный слишком медленными темпами арестов евреев по индивидуальным спискам, именно он распорядился произвести в Париже массовую облаву 16 июля 1942 года. Это был самый черный день французской столицы за всю войну. Первоначальный циркуляр № 173-42 предусматривал аресты евреев от 16 до 60 лет. Комиссар французской полиции по делам евреев Даркье де Пеллепуа, угадывая волю шефа гестапо, в последнюю минуту распорядился хватать всех подряд и свозить на зимний велодром, «пока он не заполнится до отказа». В облаву попали беременные женщины, матери с грудными младенцами, дети, старики. 12 тысяч голов… Мало! В картотеке Комиссариата по делам евреев 27 тысяч 388 имен, задача ставилась ясно: подвергнуть единовременной депортации как минимум 22 тысячи человек. Ответственный за операцию председатель комиссариата Даркье де Пеллепуа заверил штурмбанфю-рера Лишку и его помощника унтер-шарфюрера Эйнрик-сона в том, что такая задача ему по плечу. Но столько не набрали даже с грудными детьми…
Вот она, минута, когда даже окаменелое сердце не может не почувствовать укол! С лихвой превзойдены рамки циркуляра № 173-42, у Курта Лишки есть все законные основания вернуть домой хотя бы беременных и кормящих женщин, детей, стариков. Однако разрекламированная операция и так провалена по «валу», что же, срамиться еще больше перед выскочкой Эйхманом? Нет: никаких уколов совести, никаких колебаний. Резолюции: Освенцим! Дахау! Бухенвальд! Берген-Бельзен! Фотография из Берген-Бельзена меня потрясла. В этом относительно небольшом концлагере заключенных убивала специальная команда санитаров под руководством доктора Клейна, делая им смертельные уколы. Вон он, доктор, расхаживает во рву по горам трупов и трупиков, видимо, ради их последнего медицинского освидетельствования…
— Я снимаю для телевидения, — предупредил Серж Кларсфельд. — Если желаете что-то сказать, пожалуйста.
Бледность уже сошла с лица эсэсовца, теперь он стал багроветь, правая рука по старой привычке ощупала правый бок, но кобуры, увы, не было! Он встал во весь свой рост. («Метр девяносто, — скажет мне Кларсфельд, — на десять сантиметров выше минимальной для эсэсовца нормы».) Ему было 62. Из них 12 лет подряд он убивал. Убивал только в тылу, только мирных жителей, да еще безоружных военнопленных во вверенных ему концлагерях. У Курта Лишки не было военных подвигов, фронтовых заслуг. Тем не менее среди его обязанностей во Франции числилась и такая: он был уполномочен проводить расследования, а в случае провинности даже судить офицеров СС. На фронте стать героем проще — попробуйте стать героем в тылу, где на каждом шагу подстерегает моральное раздвоение между долгом и честью. К счастью, у Курта Лишки был ориентир, избавлявший его от колебаний: беспредельная верность фюреру. Это высшая доблесть. И ее ценили. Курт Лишка, уже оберштурмбанфюрер, в конце войны стал вторым лицом в иерархии гестапо, заместителем Мюллера. Из 14 заговорщиков, совершивших покушение на жизнь Гитлера, ему поручается расследовать дела девяти. Это последний подвиг эсэсовца: все девять были повешены. Никаких раздвоений между долгом и честью: для тех, кто состоит в СС, они совпадают всегда.
И Курт Лишка кричит своим непрошеным гостям:
— Я ни в чем не виноват! Западногерманской юстиции мне нечего предъявить! Я выполнял свой долг перед фюрером, это все! Не смейте снимать и уходите! Вон! Вон!
Через два дня он увидел Кларсфельдов, поджидавших его с кинокамерой наизготове. Сначала он сделал вид, что не узнает их, потом нервы не выдержали: побежал. Он состоял под защитой законов ФРГ, но предпочел не обращаться к правосудию. Каждое утро с портфелем в руках он выходил из дому, озираясь, шагал на автобусную остановку, ехал на службу в фирму «Крюке н», торговавшую зерном, возвращался домой обедать и снова проделывал тот же маршрут. И опять он увидел Кларсфельдов, но теперь, похоже, они поджидали его в засаде, причем не одни. Обезумев от страха, он смешался с гурьбой высыпавших откуда-то детей. Зачем его преследуют? Чтобы поступить, как с Эйхманом? Эйхманом, которого доставили из Латинской Америки в Израиль, судили, повесили, сожгли и выбросили его пепел в Средиземное море?
Беата расхохоталась:
— Да, мы решили его похитить и доставить в Париж, чтобы он предстал перед французским правосудием. Необходимо было разбудить заснувшую память Европы, как бы мы ни рисковали сами.
…И вот, когда пятеро мужчин и женщина неожиданно возникли рядом и стали толкать Лишку к ближайшей машине, второй по важности гестаповец «третьего рейха» огласил округу таким визгом, что, вспоминает Серж, у него чуть не лопнули барабанные перепонки. Они заметили, бегущего к ним полицейского. Сорвалось! Заговорщики бросились врассыпную. Полицейский, что-то крича, бежал за Беатой, и она наконец разобрала:
— Шляпу! Да отдайте же ему шляпу, черт возьми!
Их приняли за воров?..
Остановилась, отдала шляпу. И сказала:
— Арестуйте меня: я наняла этих мужчин с целью похитить нацистского преступника Курта Лишку. Вам это имя о чем-нибудь говорит?
Что-то пробурчав в ответ, полицейский понес эсэсовцу шляпу. Он жестами пригласил его следовать за ним. Тот упирался. Тогда Беата подошла сама…
Суд в Кёльне длился девять дней. Беата Кларсфельд была приговорена к двум месяцам тюрьмы. Через 16 дней ее выпустили, надеясь, что в газетах скорее уляжется шум. Сержа выдворили из страны как иностранца, для нее, гражданки ФРГ, не смогли подобрать оснований. Она не торопилась. У нее были на родине еще кое-какие дела…
Именно тогда, в 1971 году, она впервые посетила прокуратуру Мюнхена. Дело Барбье вели два следователя — Людольф и Ральб. Хотя Людольф был старше и по годам, и по должности, он не смог возразить Ральбу, когда тот решил закрыть дело Барбье ввиду… отсутствия состава преступления. «Прокуратура не располагает доказательствами, что он знал об участи людей, депортированных в