– Слушай, ну что ты такая язва? – хмурится он. – Я в детстве трижды в больнице валялся с отравлением. Чуть не помер.
– Ну не помер же, – пожимаю плечами.
– Не помер. Но желудок посадил. Потом несколько месяцев питался одной гречкой и овсянкой. С тех пор ненавижу каши. Ну, не могу я, блин, есть твоё жареное сало! У меня потом желудок сводит.
– А сразу нельзя было сказать? – выжимаю футболку и вешаю ее на спинку стула.
Мирон пожимает плечами и встаёт из-за стола.
– Пойду ещё снега натоплю, чтобы точно хватило и помыться, и постирать.
– Я там вещи в шкафу нашла, если тебе нужно переодеться.
Сводный кивает и уходит. А когда возвращается, несёт в руках штаны и тот самый свитер-ковер, похожий на мой. Прикладывает его к груди и смотрит на меня с сомнением.
– Тебе очень идет, – прикладываю руку к груди, сдерживая смешок.
– Да у нас с тобой настоящий фэмили лук! – усмехается и откладывает вещи в сторону.
Пока он уходит на улицу, быстро стираю бельё и убираю его подальше за печь, чтобы не было видно. Минут через десять Мирон возвращается.
– Баня почти готова. Можно идти мыться.
– Помоги мне выжать штаны, чтобы побыстрее высохли, – прошу его.
Мирон протягивает руку, а после скручивает ткань так, что она начинает трещать в его ладонях, и я боюсь, что мои штаны просто разойдутся по швам.
Вижу, как напрягаются его мощные плечи. Я не могу не отметить, что Мирон сильный. Наверное, он частенько пропадает в спортзале, чтобы поддерживать себя в форме и красоваться перед девчонками.
Хотя я не могу сказать, что он сильно выпендривается сейчас. А может, это потому, что я ему не нравлюсь, и у него нет цели произвести на меня впечатление.
Беру таз с грязной водой, но Мирон забирает его у меня.
– Ты чего? – удивляюсь.
– Тяжело же, – фыркает он и выносит его на улицу самостоятельно.
– Одевайся и пошли, – командует, возвращаясь и ставя таз на место.
Накидываю куртку и надеваю ботинки. Мирон смотрит на мои ноги и хмурится, но ничего не говорит.
Иду за ним и отмечаю, что он даже расчистил дорожку до бани. Наверное, занимался этим все утро, и тут ещё я со своей гречкой. Хорошо, что хотя бы в этом разобрались.
Мирон открывает дверь и пропускает меня вперед. Захожу в небольшой предбанник с маленьким окошком. В нем стоит стол с лавкой, а на стене прибита вешалка.
В нос тут же бьет теплый воздух с ароматом жжёного дерева и листьев. Запах кажется приятным и очень уютным.
Мирон заходит следом и плотнее закрывает дверь. Скидывает куртку и сразу стягивает футболку.
– Ты чего? – отступаю от него, выжимаясь в стол.
– А что ты хотела? – хитро щурится сводный. – У нас мало дров. Будем мыться вместе.
У меня по телу тут же пробегает волна мурашек. Я вижу его пристальный взгляд и внезапно понимаю, что, если он решит приставать, то помощи ждать неоткуда. Набираю легкие побольше воздуха, чтобы сказать что-нибудь такое, от чего у него пропадает всякое желание.
Но в мысли не приходит ничего путного, кроме как уязвить самолюбие, а я боюсь, что это может спровоцировать его ещё сильнее.
– Да расслабься, я пошутил, – внезапно усмехается Мирон и кивает мне на лавку.
Там стопкой лежат простыни и какие-то нелепые шапки.
– Переодевайся и иди первая, а я пока постираю.
Непроизвольный выдох облегчения вырывается из моей груди.
– Выйди, я переоденусь, – прошу его.
– Ты выгонишь меня на мороз? – усмехается Мирон. – Я же уже разделся.
– Ну, не мне же переодеваться на улице, – возмущаюсь.
Сводный отворачивается к двери и тянется, демонстрируя мне свою идеальную трапецию.
– Переодевайся, я не буду смотреть, – бросает он небрежно и запихивает руки в карманы штанов.
Подозрительно кошусь на его расслабленную фигуру, и, вздохнув, стягиваю с себя вещи. Оборачиваюсь простыней и открываю дверь парилки.
– Куда без шапки? – Мирон захлопывает дверь обратно и натягивает мне на голову страшную войлочную серую шапку с вышитым серпом. – В парилку нельзя без головного убора.
Захожу внутрь и вижу, что это не парилка, а какая-то комнатка с тазиками. Наверное, здесь моются после бани — что-то вроде душевой. Мысленно возмущаюсь тем, что Мирон не сказал мне о ней. Ведь я могла бы переодеться здесь.
Открываю вторую дверь, и меня тут же обдаёт жаром. Внутри парилки несколько уровней лежаков, а в углу — печка с камнями и кадка с замоченными вениками.
Горячий воздух обжигает слизистую, и я начинаю дышать ртом. Сажусь подальше от печки, на самую нижнюю полку. Но даже там мое тело просто горит от высокой температуры. Выдерживаю буквально минуту и пулей вылетаю наружу.
В предбаннике перевожу дыхание, усаживаясь за стол.
– Что-то ты быстро, – Мирон дёргает бровями.
– Мне кажется, в аду не так жарко, как там, – усмехаюсь, прикладывая ладонь к полыхающим щекам.
– Я думал, это твоя стихия, – хмыкает он.
Закатываю глаза.
– Ну ладно, тогда я схожу, – говорит Мирон и, ни капли не смущаясь меня, стягивает с себя штаны.
Я отворачиваюсь к окну и смотрю на улицу, чувствуя, как мое тело понемногу начинает отпускать. Но не проходит и двух минут, как слышится хлопок двери, и ко мне вываливается раскрасневшийся сводный.
– Фух, блин, – выдыхает он шумно. – Реально горячо.
Мирон садится напротив меня, и я вижу, как его кожа блестит от влаги.
– Впервые мне хочется пива с соленой рыбой. – задумчиво произносит он, облокотившись на стену и прикрыв глаза. – Но у нас его нет.
– Наверное, тут здорово пить чай, – пожимаю плечами.
– Ну так давай принесу, – встаёт он.
– Сдурел? Ты весь мокрый! – возмущаюсь. – Так и заболеть недолго. Надо было раньше думать.
– Ну ладно, до Пасхи-то ещё не раз успеем повторить, – усмехается Мирон и садится обратно.
Не самая весёлая шутка, но я кисло улыбаюсь ему в ответ. Тимбилдинг, мать его.
Остыв, снова иду в парилку и выдерживаю там чуть дольше, чем в прошлый раз. Потом меняемся с Мироном местами. Делаем по очереди несколько заходов, и тело разогревается настолько, что уже прохладного предбанника кажется недостаточным для того, чтобы остыть.
– Слушай, а давай попробуем выйти на улицу и нырнуть в сугроб? Наверное, в этом есть кайф, раз так делают. – предлагает Мирон с азартом.
Пожимаю плечами. С одной стороны, ну нафиг эти эксперименты, а с другой – тимбилдинг же.
– Пошли, – Мирон тянет меня обратно в парилку. – Нужно разогреться хорошенько.
Мы сидим на нижней лавке и молчим, глядя перед собой. Оба в дурацких шапках. Я не могу до конца расслабиться в его присутствии, находясь в одной простыне, но все же стараюсь вести себя естественно.
В принципе, мы можем сохранять нейтралитет. В любом случае, это лучше, чем вражда. Потому что до Нового года осталось всего ничего, и мне совершенно не хочется встречать его здесь. Мы действительно должны сейчас стать командой ради одной единственной цели – выбрать отсюда, как можно скорее.
– Я больше не могу, – выдыхаю, чувствуя, что глаза уже печёт.
– Пошли, – Мирон встаёт и тянет меня за руку.
Мы быстро выходим из парилки, и он распахивает дверь на улицу. Из бани сразу вырывается облако пара. Мирон спускается по ступенькам и осторожно придерживает меня, потому что ноги немного скользят.
Прислушиваюсь к своим ощущениям. Я не чувствую холода – снег приятно холодит стопы. И кажется, мы должны замёрзнуть, но вместо этого морозный воздух приятно охлаждает разгорячённую кожу.
Мирон на секунду притормаживает, а потом всё же падает в пышный сугроб. Из его груди вырывается громкий вопль.
– Что с тобой? – испуганно вскрикиваю, подбегая к нему.