– Извините, а вы здесь один живете? – уточняю из любопытства.
– Один, – переводит он на меня взгляд. – А что?
– Да нет, просто интересно стало. – пожимаю плечами и стараюсь скрыть неловкость за улыбкой. – Тут же вокруг никого нет. Скучно, наверное?
– Я не люблю людей, – ухмыляется мужчина, заставляя снова испытывать неловкость. – Поэтому, мне отлично.
Так он – отшельник, получается? Только вместо хижины у него большой дом со всеми удобствами.
– Чай очень вкусный, – принюхивается к чашке Мирон, отпивая еще глоток.
– Это иван чай, зверобой и липа. Зимой для поднятия иммунитета отличный набор.
– Сами делаете? – растерянно улыбаюсь.
– А что там делать-то? Нарвал да засушил. Дать с собой?
Начинаем расспрашивать его о жизни в деревне, о работе егерем. Мужчина отвечает на наши вопросы. Мне кажется, Мирон проникается, и я начинаю подозревать, что ему может прийти на ум шальная мысль остаться тут на ПМЖ. Надеюсь, что до этого не дойдет, и мне не придется переубеждать его. Одно дело – приехать отдохнуть, другое – триста шестьдесят пять дней тут куковать, даже несмотря на спутниковую связь и интернет.
– Тут летом особенно хорошо. – задумчиво вздыхает егерь и внезапно мечтательно улыбается, отчего его лицо преображается. – Речка, аисты. Земляника и лесная малина. Грибов много в дальнем лесу.
Его ностальгию прерывает громкий звонок.
– Да, Рэм, – отвечает он, снова становясь серьезным и хмурым. – Хорошо, выезжаем.
Быстро собравшись, отправляемся в обратный путь. Темный лес уже не кажется таким зловещим. Больше пугает ожидание встречи с отчимом. Как он отреагирует, боюсь даже представить.
Когда мы выезжаем из леса, вижу его огромную фигуру в свете фар.
Он оборачивается и молча ждет, когда мы все спешимся и подойдем к нему.
– Привет, Егор, – Рэм Алиевич тянет ладонь егерю, и они крепко пожимают друг другу руки. – Спасибо, что приютил моих поджигателей.
Не обращая на нас с Мироном никакого внимания, мужчины уходят в сторону пожарища. Они обходят участок, о чем-то негромко разговаривая и посмеиваясь.
Мы с Мироном тоже подходим к дому и останавливаемся возле его дымящихся останков.
Все, что могло сгореть – сгорело, а крыша обрушилась. Снег вокруг покрыт черной копотью.
– Капец, – вздыхаю, разглядывая то, что осталось.
– Ага, – усмехается Мирон, обнимая меня за плечи и притягивая к себе. – Деревянный строить не будем.
– Печку не надо забывать закрывать просто, – закатываю глаза.
– Отвлекать от растопки не надо просто, – язвит он, а я отвожу руку за спину и с усердием щипаю его за бок. – Ай, больно!
Отчим и егерь уже возвращаются обратно.
– Ладно, ребята, – вздыхает Егор и жмет руку Мирону, – удачи вам.
– Удача им пригодится, – кровожадно усмехается Рэм Алиевич.
– Ну, ты тоже додумался: оставить двоих городских без присмотра. Удивительно, что они его в первый же день не спалили. – оборачивается к нему егерь. – Так что, сильно уж не жести. Летом жду на охоту.
– Обязательно, – кивает отчим, прощается с заклятым другом юности и, дождавшись, когда он уйдет подальше, со вздохом оборачивается к нам. – Я надеюсь, это того стоило, и вам есть, что мне сказать.
Мирон бросает на меня серьезный взгляд и пожимает плечами.
– Ну,.. мы с Забавой решили пожениться.
40. Мирон
На лице отца не дрогнул ни один мускул.
Он лишь пристально смотрит на нас, затем молча кивает, дернув бровями.
— Забава, подожди нас в машине, — просит он, кивая ей в сторону дороги.
— Почему? — хмурится она.
Отец усмехается и терпеливо вздыхает.
— Потому что у меня конфиденциальный разговор с сыном.
— Иди, — киваю ей и даю в руки ключи. — Или проводить тебя?
— Нет, я сама. — покосившись на нас, Забава все же уходит.
Отец провожает ее взглядом, а затем со вздохом отворачивается к дому. Прикуривает и задумчиво разглядывает руины.
— Это я виноват, что дом сгорел, — поджимаю губы, так и не дождавшись от него никакой реакции на наши новости. — Я исправлю.
Отец снова кивает.
Достаю из внутреннего кармана куртки фотографии, которые забрал с собой из чулана. Тяну ему.
Он берет их из моих рук, быстро просматривает и, усмехнувшись, убирает в карман.
— Ты же понимаешь, что Забава — это не просто девчонка из компании, а дочка моей жены? — медленно произносит он, не глядя на меня.
— Понимаю, — смотрю на него.
— Тогда ты отдаешь себе отчет, что если ты поступишь с ней плохо, то я оторву тебе голову?
— Конечно, — усмехаюсь. — Я не обижу ее.
— Да она сама кого хочешь обидит, — тяжело вздыхает отец и разворачивается к калитке. — Дело в другом. Ты готов променять все, что было, за возможность быть с ней? Друзей, баб, привычный образ жизни? Вам еще по двадцать лет. Это девочки с детства играют в куклы и готовятся стать матерями, а мы до пятидесяти играем в войнушки и никак не наиграемся. И ты добровольно готов это все променять? Она же не из тусовщиц, которые по клубам шарятся.
— Готов, — пожимаю плечами. — Уже променял... Такое ощущение, что ты не рад.
— Да это ваше дело, — отец усмехается и качает головой. — Веселая у вас семейка получится. Вы главное детей рано не заводите, а то я волнуюсь за жизнь и здоровье своих внуков.
Закатываю глаза.
— Я все исправлю, я же сказал. — хмурюсь.
— Исправишь… Как мне Алисе-то рассказать, что тимбилдинг пошел не по плану? — снова вздыхает отец. — Ей волноваться нельзя.
— Может, она не будет волноваться? — фыркаю.
— Я бы на ее месте волновался, — ухмыляется он.
Снова закатываю глаза. С ним невозможно нормально разговаривать.
— Ладно, придумаем что-нибудь, — уже возле машины оборачивается ко мне отец. — Ты уже всяко лучше того конченного, с которым Забава встречалась недавно.
— Ну, спасибо, — развожу руками. — Звучит как «не ссытся — и ладно».
— А ты делом докажи обратное, — хмурится он и садится в машину.
— Докажу, — обещаю. Не ему, а себе больше. — Я ее люблю.
— Ну что? — встревоженно смотрит на меня Забава, когда я возвращаюсь в машину.
— Он рад, — весело подмигиваю и сжимаю ее ладонь.
— Что-то по вашим хмурым лицам не очень было заметно, — щурится она.
— А ты часто видела, чтобы отец улыбался? — усмехаюсь.
Забава лишь смущенно и как-то понимающе вздыхает и качает головой.
— Поехали домой, — выдыхаю устало. — Какой-то насыщенный день получился.
Меня рубит, и поэтому я делаю музыку погромче. Мы снова молчим с Забавой. Но, в этот раз я крепко держу ее за руку и понимаю: это победа.
Забава вырубается ближе к дому. Я паркуюсь возле подъезда и пару минут сижу, просто любуясь ей. Бужу нежным прикосновением, и мы поднимаемся в квартиру.
Пускаю ее в ванную первой, выделив свою футболку, и непроизвольно возбуждаюсь, когда она выходит в ней, такая домашняя и беззащитная.
Поскорее принимаю душ и заглядываю в спальню. Забава спит, свернувшись калачиком на моей большой кровати. От этого зрелища почему-то сбивается дыхание и щемит сердце.
Аккуратно ложусь рядом и притягиваю ее к себе, крепко обняв за талию. Несмотря на то, что я очень хочу спать, член стоит колом от близости желанного тела.
Но мне жалко ее будить.
Запихиваю руку Забаве под футболку, поглаживаю фарфоровую тонкую кожу. Перемещаюсь на грудь и обвожу ореолы, от чего соски под пальцами твердеют. Потираюсь пахом об упругие ягодицы и болезненно морщусь от невозможности скинуть напряжение. Медленно ласкаю Забаву в надежде, что она проснется. Но Забава спит крепко. И я со вздохом прекращаю ее мучить, устраиваюсь поудобнее и закрываю глаза. Впереди у нас целая жизнь. Пусть спит.