Самое тоскливое лично для меня в этой душераздирающей ситуации было то, что слухи об особой благодати «Свадебного Коршуна» начали от приезжих распространяться и на местных, которые до того ни сном ни духом не подозревали о творящихся у них под боком чудесах.
Что произошло (и произошло очень быстро) догадаться нетрудно.
Ко мне началось паломничество!
Что характерно, простые люди на двор ломиться стеснялись. А вот вокру-у-уг…
Первая ласточка случилась незадолго до Рождества. Я заметил, что не только ёлка во дворе украшена, но и маленькие ёлочки, высаженные вдоль забора у дороги. Точнее — пятна яркие отметил, а вот дня через два обратил внимание, что украшения какие-то странные.
— Симушка, а кто у нас догадался одними ленточками ёлки украсить? — спросил я, когда мы с супругой в город по делам поехали. — По-немецки как-то. Марта, что ли?
Серафима слегка закатила глаза:
— Это же всё невесты эти несчастные.
Я так на неё развернулся (вместе с рулём) — чуть в кювет не уехали!
— Вот сейчас не понял⁈
Супруга слегка пожала плечами:
— Да мы, в общем-то, тоже не очень поняли, откуда это взялось. Может, они у фон Ярроу на дверях дома рождественский венок увидели? Да и на калитке у них тоже ленты. Груша не признаётся, но я подозреваю, что она у ворот стояла и девкам брякнула, мол, хватит тут топтаться, привяжите по ленточке да и шуруйте, будет вам благословение.
— Ну, крандец, ядрёна колупайка…
— Что? — встревожилась Серафима.
— Помнишь, мы на Байкал ездили?
Серафиме, верно, сразу пришло на ум, как мы в машине целовались, потому как улыбнулась она, слегка губку прикусив:
— И что же?
— А то. Вспомни-ка, мимо дацана* бурятского проезжали. Деревья там…
*Дацан — буддийская молельня у российских бурят, может быть в виде специально обустроенного места с юртой.
— Ах! Помню деревья, все в тряпочках!
Я не очень чётко понимаю, зачем буряты на эти деревца яркие тесёмки вяжут — желания загадывают или за исполнение благодарят, но то, что в скорости у нас все ёлки сверху донизу сплошь будут в бантиках, был уверен на сто процентов.
— Девицу, которая решительно хочет замуж, не остановить, — осознала супруга. — А потом эти ленточки начнут стареть, и станут деревья все в ветоши. Ужас!
— Не считая того, что они нам все ветки измочалят, — мрачно согласился я.
— И что делать?
— Думать буду.
И придумал.
* * *Тем же вечером мы с батей притащили из сарая и установили сбоку от ворот две опоры с перекладиной — конструкцию невысокую, примерно по пояс. Как тепло будет, основание ей надо будет сгородить, что ли, а пока я её просто приморозил к земле двумя большими глыбами, лишь бы подойти можно было.
Несущие охрану у ворот Гриша с Аграфеной наблюдали за процессом.
— И чё это будет, в толк не возьму? — кузнец смотрел на палки, чуть склонив голову.
— А это чтоб нам ёлки не портили, — пояснил батя. — Пущай сюда вяжут.
— Скоро навяжут целый пук. Это ж девки глупые! — авторитетно заявила Груша.
— Убирать буду время от времени, — сказал я. — А какие ещё варианты?
— Умаешься ить развязывать… — усомнился в решении кузнец.
— Вот ещё, развязывать! — хмыкнул я. — Малым Ильиным огнём спалю, да и всё.
— А что, дело! — согласились все.
Батя подкрутил ус, прикинул:
— Только с ёлок подчистую убрать надо, иначе всё одно будут на деревья лезти.
Я потёр затылок. Вот же морока!
И тут из-за угла нашего забора выскочили развесёлые Сэнго с Хотару и сразу закричали:
— Смотри-ка, Груша! Груша, а что сладенького будет на ужин?
— Будут очень вкусные пирожные, — пообещал за Аграфену я, — но только если вы снимете с ёлочек все эти бантики.
— Хо-хо! Это мы живо поснимаем! Нам пара пустяков! — завопили сестрички.
— Ёлочки только не помять!
— Обижаешь, дядя герцог Илья Алексеевич! Мы ловкие! Мы быстрые! Не заметишь, как все эти ленточки будут у тебя.
— Пойдёмте, выдерги, — усмехнулся батя, — ведро вам выдам, в которое кидать.
— А зачем в ведро? — сразу остановились обе.
— Как «зачем»? Чтобы сжечь.
— Сжечь такие хорошие ленточки? — вытаращила глазёнки Сэнго.
— А можно, мы их себе заберём? — закивала головой Хотару.
— Забирайте! — махнул рукой я. — Отныне все привязанные тут ленточки — ваши! Только чтоб вас никто не видел.
— Ёкатта!* Нас никто-никто не увидит, дядя герцог Илья Алексеевич! Мы будем скрытными, как настоящие тенко**! — и не откладывая в долгий ящик нырнули в невидимость и принялись очищать ёлки от внезапного богатства.
*Как здорово! (яп.)
**Божественная лиса, достигшая возраста восьмисот лет.
Что ж, хотя бы одна проблема с плеч свалилась.
* * *Поразительно, но такой популярности наш двор не видывал даже когда обнаружилось, что среди наследников от корня прапрапрабабки Айгын полно белых медведей. Зато сейчас мы получили полной мерою! Вот, пожалте, вчера.
Выхожу утром за ворота — чисто поглазеть, как дела, а там у палок (уже с тремя новыми ленточками!) старушка трётся. Я аж обалдел!
— Чего тебе, бабуля⁈ Аль тоже взамуж захотела? Окстись, ступай домой.
Бабуля чинно подобралась:
— А ты не гони меня, милок. С Худякова я, странница, хочу говорящего мишку посмотреть.
Несколько секунд мы молча таращились друг на друга.
— Вот оно как… — первым разморозился я.
— Покажешь? — сразу обрадовалась «странница».
— Так от… медведь-то — он большой. Не испугаешься?
— Говорящего-то не испугаюсь, — заверила бабка.
— Ну смотри, — я накинул шкуру и крикнул вслед мелькающим пяткам: — В церковь зайди, свечку хоть поставь, странница!
Хорошо, церковь у нас рядом, как раз пока добежит — устанет, зайдёт посидит. Всё больше пользы, чем от говорящего мишки.
Почесал я в затылке и пошёл домой, за завтраком историю про бабку-странницу рассказывать. Хохотали мы все, конечно. Но я — с оттенком ужаса, честно вам скажу. Мало мне желающих снять венец безбрачия, так ещё теперь и это! На мгновения я себя тем бегемотом в зоопарке почувствовал. Не хватало только для удовольствия публики мясо за воротами жрать… Бр-р-р.
ДУРАКАВАЛЯНИЕ И ОПАСЕНИЯ
В остальном же обстановка, сложившаяся в наших усадьбах, напоминала зимние гимназические каникулы — много народу, все дурака валяют, никому никуда особо не надо, друзья рядом — чисто в детство вернулся. Подозреваю, что такие настроения посещали не только меня, потому как много в эти дни было веселья местами дурноватого, барышням неподходящего (то, что Маша с Сонечкой называют «незатейливый солдатский юморок»).
Вот, к примеру. Теперь у нас в хозяйстве было двое одноногих — Иван да Серго. Оба они прошли курс в имперском госпитале и оба поступили под патронаж Евдокии Максимовны с Айко — травки, притирания, баня с настоями и в обязательном порядке сложный комплекс упражнений, которые нужно было выполнять строго по графику. Вы не думайте, Иван эту свою (точнее, лисью) гимнастику и в Бидаре делал, нарушив режим разве что пару раз, когда на это время нападения джунглей пришлись.
Теперь у Айко с матушкой было два пациента, и Серго, глядя на прогресс товарища, даже и не думал отлынивать. Выходили заниматься они во дворик у сеновала — где сеструхи с маман время от времени в лисобол играли — удобно, утрамбовано, считай, как плац. Мороз обоим не мешал — маги же, оба спокойно могли защитные тепловые контуры поддерживать.
Ну вот. Вышли наши инвалиды, значицца. Скачут-прыгают, как им положено. А на лавке у сеновала батя сидит, чего-то с инструментом разбирается. Смотрел-смотрел на них — да и спроси:
— Вань, у тебя какой размер ноги?
Тот аж не понял сначала:
— Чего?
— Лапти, говорю, какого размера носишь? Чего-чего…
— А-а! Сорок седьмой.
Говорил же я, все — лбы здоровые, чуть не двухметровые. Какие у нас сапоги могут быть?