Впрочем, довольно самокопания. Телефон хотя бы здесь берет? Да. Отлично. Первый звонок — подать рапорт.
«Я, капитан Комитета по поддержанию равновесия и стабильности Сесиль Бержер… легкие телесные повреждения… по настоянию медиков в больнице до следующего утра… вернусь к исполнению обязанностей утром 30 апреля». После длительной паузы раздается женский голос: «Ваше заявление зарегистрировано под номером…»
Второй звонок заместительнице. Инструктаж по проведению построения. Всех, кому назначено, пусть перенесет на сутки, если не успеет сама разобраться. За залами и столовой особый присмотр, склоки пресекать в зародыше, виновных наказывать. План М запускаем в действие.
Третий звонок в гараж. Автомобиль вышел из строя, ответственного за состояние автопарка послезавтра ко мне на ковер, пока же отправьте экспедиторов забрать машину, она должна стоять на обочине в полукилометре к востоку от Мелетских складов. Водитель нашелся? Нет? Сообщите в Службу общего контроля, пусть займутся поисками.
Так, что еще? Да, тот полицейский. Нет, звонить ему она не станет. Ограничится сообщением о переносе инструктажа…
Несколько минут Бержер разглядывала телефон. Распоряжения отданы, механизм запустят без ее участия. И даже если нынче утром ее труп нашли бы в той арке, ничего бы не изменилось.
Один капитан Стабикома сменит другого, и все в корпорации точно так же будут вытягиваться в струнку с испуганными лицами, а он — чувствовать, какой огромной властью обладает. До тех пор, пока сам не столкнется с чем-то чуждым и не хлебнет бессилия полной мерой…
Бержер неожиданно почувствовала, как голова наливается свинцом, — это начало действовать успокоительное. Вскоре всю ее придавило тяжелым сном.
…И ей приснилось, что она командует построением, причем почему-то посреди ночи.
29 апреля, 8:49. Монктон
— …И это, братья и сестры, означает, что там, где кто-то один живет вольготно и легко, кто-то другой обречен страдать. В этом и заключается высшая справедливость.
А значит, тот, кто пытается облегчить свою участь, должен помнить, что перекладывает положенное ему бремя на другого. Так устроен мир.
Сколько раз в прошлом слышали мы сказки про то, как осчастливить все человечество. На деле даже стремление к так называемому всеобщему счастью преступно и разрушительно по сути своей. Нет и не может быть Спасения для всех. Беспечная благодать тысяч праведников, вознесшихся на небеса, обусловлена не только их собственным благочестием, но и муками миллионов низвергнутых грешников.
В этом и заключается сущность мирового равновесия: благополучие одного искупается страданиями сотен других.
А потому попытки осчастливить всех неизбежно выведут всё из равновесия, за чем последуют хаос и безвластие.
Вы спросите, почему же все бедствия сегодняшнего дня постигли именно нас? А я спрошу в ответ: не потому ли, что иные нации и народы отвернулись от Истины?
Но настанет урочный час! Ответят они и за то, что отринули Истину, и за самодовольство свое, и за сытую, веселую жизнь, и за так называемую свободу! А пуще всего за то, что пытались уклоняться от лишений и тягот.
Там, откуда уходит добродетель страдания, вскоре остается лишь порок.
Мы же должны выстоять. Ниспосланные нам невзгоды — испытание силы нашего духа. Именно ею народ Нортэмперии славился во все века. И потому мы выстоим!
Но для того нам надо искоренить в своих сердцах последние остатки скверны себялюбия. Нет никакого «я», есть только «мы». Есть только Нортэмперия. Она и только она — смысл и цель нашего существования, и мы должны отстоять ее. Rega Nortemperia!
— Rega Nortemperia!.. — донеслось снизу.
В этот раз Монктон задержался на площадке дольше положенного. Сегодня он мог это себе позволить — Бержер не было на месте. Построением командовала ее бестолковая заместительница Элизе К., которая после звонка начальницы ударилась в картинную панику. Но доброе слово творит чудеса: пара несложных психологических приемов, и напуганная глупенькая девочка готова работать. И очень, очень тебе благодарна за помощь в трудную минуту. С Бержер подобные фокусы не пройдут: она сама их знает наперечет и горазда применять, когда надо. В этом плане ее заместительница — ценнейший кадр.
Он глядел, как внизу расползаются в разные стороны огромные человеческие гусеницы, и хмурил брови и морщил тонкие губы, чтобы их уголки не растянулись в торжествующей ухмылке. Его речь сегодня была далеко не шедевром — нестыковки, стиль так себе. Но он все прекрасно компенсировал нужными интонациями и эмоциональной подачей.
Монктон изъездил Державу вдоль и поперек. Но нигде не встречал таких безупречно препарированных душ, такой угрюмой и рьяной готовности страдать.
Сейчас вот вас разведут по рабочим местам, и до позднего вечера вы будете делать то, что вам скажут и как вам скажут. Будете двигаться, когда скажут, и останавливаться, когда скажут. Будете подчиняться и выполнять приказы. Некоторые из вас будут заполнять бесчисленные формуляры цифрами и словами, смысл которых вам едва понятен. Другие будут писать программный код, уже тысячу раз написанный до вас. Третьи будут стоять у кашляющих от старости станков, которые только и ждут удобного случая, чтобы, взвыв, отхватить палец или руку.
А потом каждый из вас поплетется сквозь дым домой, понимая, что его убогое жилище могло уже сгореть. И что любой встреченный патруль Службы общего контроля готов устроить вам персональный комендантский час. А если все обойдется, то поутру рев квартального будильника заставит вас подняться и снова повторить все те же действия, что и накануне. И каждый следующий день будет таким же, как предыдущий. Вы знаете, что так будет всегда и ничего не изменится. И как непреложную истину будете повторять себе и друг другу, что это лучшее, что могло с вами случиться.
Вы уже усвоили, что жить в комфорте — аморально и гнусно, а страдать — добродетельно. Я сам сегодня вам об этом рассказал и через неделю расскажу еще раз.
Кто-то где-то сказал, что утвердить свою власть — значит заставить другого страдать. Нет, этого мало. Настоящая власть — это заставить человека уверовать, что страдание есть мера его права на жизнь. И все: он твой с потрохами. Нам же останется только присматривать за тем, чтобы все страдания и унижения поставлялись вовремя. И строго в необходимом количестве.
— Монктон, почему вы всё еще на площадке? — голос Элизе К. резко вернул проповедника из мечты в действительность. Он даже ощутил укол злобы, но вовремя опомнился, и круглое лицо моментально осветилось сладчайшей улыбкой.
Он виновато кланяется и поспешно, но все так же степенно спускается вниз. Конечно-конечно, он будет подчиняться регламенту. И руководству. И приказам. По крайней мере, пока. Пусть все остается как есть. Пусть этот день будет таким же, как и все предыдущие и многие последующие.
29 апреля, 15:13. Наталия М
Разваренная гречка с печенкой, разведенный компот. Таймер размеренно отсчитывает время, в течение которого посетитель столовой имеет право занимать столик — бегущие красные цифры слишком яркие, смотреть на них больно, а не смотреть невозможно.
119… 118… 112…
День такой же, как все остальные. Полоса отчуждения между Наталией и остальными не стала ни шире, ни уже. У Аниты дергается глаз.
Из случайно услышанных разговоров сотрудниц Наталия узнала, что она, судя по всему, стала любовницей кого-то из старшего менеджмента, а то и… тс-с! Потому-то ее в Комнрав и вызывали. Ну что ж, если им так проще, пусть думают так.
87… 84… 79…
С утра на весь отдел гремит запись свежелицензированной «поп-сенсации» — Арсетты Фюке. Под долбежно-танцевальный ритм новая звезда проникновенным шепотом читает слушателям нравственные назидания. Нортэмперия в восторге, поэтому в восторге и финотдел. Кроме, разумеется, одной черной овцы.