Шестая – единственная из сестер, кто не терзался сомненьями. Слезы и крики ужаса не спасали там, где шел смертный бой. Только действие, контратака. Меч мелькал в ее тонкой руке, отбивая прицельные молнии, Лефт метался по парапетам полуразмытой тенью. Варька прорывалась все выше, и я направила Райта за ней. Кот прыгнул, не удержался, снова заскользил на когтях. Кое-как влез на террасу.
Марго спрыгнула на парапет. Обняла меня, потрепала по взлохмаченной голове. Вся такая грозная, неземная, с глазами, раскосыми, как у ведьмы. Хоть иллюстрации с нее рисуй. А может, она знала Булгакова? Лезет же в голову всякая чушь, пробивается в разум на волне истерики!
– Здесь проход к лифту. Я прорвусь изнутри. А ты оставайся на этой террасе и попробуй скрипичным этюдом развеять тучи над башней.
– Там дракон, я его слышу!
– Синг Шё тоже смертен, и я рискну. У меня, кроме Долли, нет близких. Не плачь, мы справимся. Ради нее.
Последние слова Марго процедила, распахивая чью-то балконную дверь, и скрылась во мраке квартиры. Оттуда пахнуло гарью и плесенью.
Я достала скрипку из кофра, с которым уже срослась, будто рыцарь с боевыми доспехами. Посмотрела на жуткие тучи, в которых скрылась Варвара. При чем тут скрипичный этюд, разве дело в репертуаре? Импровизация – наше все. Занавес, рампа, мой выход!
Мелодия полилась сама, будто скрипка ждала лишь команды. За меня играли не руки, а пропитанное болью сердце. Ветер споткнулся о волны звуков, опрокинулся навзничь, будто ребенок, поцелованный океаном, – в пене, в песке, под дых. Башня перестала дрожать, будто в музыке скрывалась пилюля бессмертия, облегчившая боль, придавшая сил. Будто я дотянулась до Долли, скребущей по полу в предсмертном хрипе.
Тучи взметнулись выше, под шпиль, зацепились за звезду, раскачали. Я увидела чешуйчатый хвост, отблеск меча и тело льва с разодранным бронзовым боком. Райт взвыл, как дурной, и кинулся к Лефту, полосуя дракона когтями.
Я вдогонку ударила скрипичным запилом, немилосердным для уха, режущим, будто алмаз стекло. В парапет вонзилась когтистая лапа, ломая ограду террасы, сковырнула ажурную башенку, увенчанную тонким шпилем. Райт спрыгнул обратно ко мне, заслонил, впился в дракона клыками и сорвался вниз с пронзительным визгом, смятый жестокой атакой. Исхитрился вцепиться в балкон, выворачивая когти на передних лапах, вернулся, прижался к ноге, грозно оглядывая небеса. Почти сразу из-за туч показалась Шестая с мечом, замаранным кровью.
– Силен, гадина, – прошипела сквозь зубы, сплюнула полный рот крови. – Обвился вокруг, не пускает. Марго внутри? Там везде дым! Я за ней. Алька, играй, сеструха!
В этот же миг над притихшим городом, придавленным исподней грозой, с тихим звоном треснул магический свод. Вниз посыпались невесомые стеклышки, слюдяные окошки, стрекозиные крылья. Башня на Кудринской площади перестала поддерживать купол.
– Не смейте, командор! – крик откуда-то снизу, голосом Маши Громовой. – Нам тут только океанских штормов не хватало!
Внизу тоже шел бой, страшный и яростный. На кромешников напали марионетки, покорные мелодии циня. От реки бежали китайские пастыри, им наперерез ломился отряд присягнувшего дракону Жуза. Но хотя жнецов было меньше, и сверху они казались утесом, который топил беспощадный прилив, я верила в победу отряда Найхэ. На окрестных клумбах расцвели ликорисы, а талисманы умерили пыл исподов солнечной Азии. Жнецы оправдали название, уводили противников за Желтый источник без права возврата через мост Найхэ. Я пыталась разглядеть Юэ Луна, но с такой высоты не видела разницы, не могла отличить своего Китайца от прочих китайцев отряда.
Впрочем, я не смотрела вниз. Я играла до кровавых отметин, и казалось, что музыка длится века, а на деле прошла всего пара минут, даже Варька еще не скрылась в квартире, оглушенная падением купола.
Я впервые увидела в ее глазах что-то, похожее на испуг. Она беззвучно кричала, смаргивая едкие слезы, а потом мимо нашей террасы пронеслась усатая морда дракона, сминая конструкцию, как салфетку.
Меня опрокинуло вниз, следом съехала Варька, коты нас поймали, подставили спины, но сами падали грудой металла, тщетно пытаясь найти хоть какую-то точку опоры. Время растянулось на доли секунды, выворачиваясь наизнанку.
Внезапно дом на Кудринской площади окончательно умолк и ослеп. Свет погас, затянув окна черным, словно веки прикрыл покойнику. А под нами возникла дорога, зыбкая электрическая дуга, давшая шанс котам. Те оттолкнулись, прыгнули, перелетели на малую башню, ломая шпиль, сбивая скульптуры, еще прыжок, и еще… Приземлились! Твари мои ненаглядные, гордость гостиницы «Ленинградская»!
Земля под ногами дрожала от гнева, или это подрагивали колени после безумного спуска? К нам бежали Обухов и Патрикей…
Из-под шпиля, в огненном коконе, схожим с шаровой молнией, спустилась бесчувственная Марго, задохнувшаяся в вязком дыму. К телу Первой поспешил сам Фролов, проверил пульс, вздохнул с облегчением.
Снова что-то упало с крыши, а когда пыль осела, я закричала. От боли и от осознания правды. В груде битого кирпича лежало растерзанное тело Кудринки. С ребрами, торчащими из пробитой груди, с ртом, перекошенным хрипом боли, с переломанными ногами и свернутой в сторону шеей.
И все же Долли была жива, каким-то чудом, энергией башни! Она еще смотрела на мир, пыталась дышать, скребла пальцами землю.
Я хотела побежать к ней, укрыть. Многие хотели, но остались на месте, тратя бесценные секунды впустую. Потому что над телом Долли склонился Григ, безумный, опасный, настоящий дьявол, покинувший ад. Торс оголен и изранен, черные перья укрыли Кудринку, будто причудливый плащ. Григ даже не смотрел в нашу сторону, сосредоточившись на лице жертвы, впитывая последний вздох, последний взгляд, полный боли и отчаянной мольбы о смерти.
Я слышала, что крики жильцов, гибнущих в ловушке мертвого дома, подпитывают Грига, придают ему силы, он наслаждается их звучанием, как самым желанным концертом. Я видела, что руки его, сильные, тонкие пальцы – все еще находятся внутри Долли, в рваной ране, хлещущей лиловой кровью, там, где недавно страдало сердце.
Он, как маньяк-патологоанатом, вскрыл интересное тело и вынимал орган за органом, раскладывая их на земле. Он упивался агонией Пятой, слизывал с губ брызги крови, будто пряный коктейль. Дегустировал смерть со-здания.
Монстр во плоти, исчадие ада, образ, который мне не развидеть.
Наконец, поднял голову, осмотрелся, прислушался к нарастающей дрожи, к кипучему протесту плененной реки, к звонким трещинам по телу здания. Встретился со мной фанатичным взглядом – ни капли раскаяния, только вызов: правилам, законам, самому себе, тщетно пытавшемуся жить нормально.
Увы, нет чудес, только чудовища!
И не нам переписывать ноты жизни.
Григ улыбнулся жутким оскалом, перевел