– Не затянет, – уверял Ярморов, медленно переводя взгляд с кочки на кочку.
Подобно тому, как лиса, перебираясь через замерзшую реку, предусмотрительно прикладывает ухо ко льду и, вслушиваясь в журчание воды подо льдом, составляет себе точное представление о толщине льда и прочности его, так Ярморов изучал зыбуны и поросшие кочки, зелеными шапками украшавшие болото.
Первые его шаги по болоту были уверенными и твердыми. Но вот одна из кочек дрогнула под сапогом Ярморова, чавкнула и поползла в трясину. Ярморов перемахнул шест дальше и прыгнул. И тут же погрузился в болото чуть не до колен. Трясина жадно присосалась к его сапогам. Ярморов рванулся вперед, болото чавкнуло, но не отпустило его ног. Тогда он стал орудовать шестом, шест мягко, податливо вошел в зыбуны и не достал дна. Вытащить шест было невозможно… Ноги все глубже уходили куда-то вниз, в холодное липкое месиво. Зыбуны всасывали их в себя с каким-то дьявольским причмокиванием…
– Рубите ель!.. Рубите на меня!.. Рубите!.. – крикнул Ярморов на берег Ивану Ивановичу.
Иван Иванович только что завалил осину и расторопно перебежал к молодой пышнокронной ели, склонившейся к болоту. Топор с глухим хрустом врезался в ее тело. К рыжим бахилам Ивана Ивановича полетела желтоватая сочная щепа. Ель зашаталась, заскрипела от смертельной раны, дрогнула верхушкой и с шумом и треском легла вдоль болота, больно хватив сучьями Ярморова по спине.
– Ну што, парень, завяз, эх-хе? – бормотал Иван Иванович, подползая по стволу ели к Ярморову. – То-то и оно! Надо было подумать. «Молодо – жидко; старо – круто» – так-то говаривали старики. А вы, молодежь, норовите все как бы наскоком взять, где надо бы ум приложить.
– Да вы тяните меня, тяните! – не вытерпел Ярморов.
– Ну, давай руку!.. Эх-хе, как ты крепко влип, парень! – покачал головой Иван Иванович. – Еще бы с часок – и с головою ушел бы в зыбуны, эх-хе!
Иван Иванович тянул с таким усилием, что Ярморову казалось, будто его раздирают на части. Сапоги остались в трясине. Иван Иванович долго их выуживал из болота. И когда Ярморов, по пояс в липкой болотной грязи, вышел на берег, Иван Иванович успокоил его:
– Грязь не сало, помял – она и отстала, – и, взглянув на болото, сокрушенно покачал головой. – Ну, а что теперь предпримем? А? Ежели ты норовишь добраться до той глыбы, – показал пальцем на гранитную сопку, – то мы покумекаем, что делать. Я так думаю, надо валежником умостить тропу, и мы к обеду будем там. Или ты передумал?
Ярморов покосился на ухмыляющегося Ивана Ивановича и, обтирая грязь с кожаных брюк, ответил:
– Думать будем ночью, а теперь давайте гатить тропу.
– Так, так. – Иван Иванович важно тронул ребром ладони усы и бороду и взялся за топор.
Погода быстро испортилась. Над тайгою нависли густые черные тучи.
– Эх-хе! Быть буре, – заметил Иван Иванович. – Экие тучищи, страсть! Надо бы нам поторопиться, Яков Константинович! Не ровен час, захлебнемся в непогодище!
Во второй половине дня с трудом добрались по болоту к подножию высокой гранитной скалы, поросшей мохом и травою. Вокруг росли жиденькие пихты.
Ярморов, цепляясь за гранитные уступы, поднялся на сопку и только тогда передохнул и с замиранием сердца отколол молотком сизоватый мшистый камень…
В изломе камень был ярко-бурого, пеночного цвета. «Что это?! Что это такое? – не веря своим глазам, спрашивал себя Ярморов. – Что это?! Гематиты?! – Румянец залил щеки Ярморова. Сердце все громче и громче стучало в груди. – Это же железо! Железо!.. Да еще какое железо! Семидесятипроцентное! Это видно на глаз, черт возьми! Железная сопка! Вот это чудеса!.. – И восторженный взгляд Ярморова метнулся на цепочку таких же замшелых, неприглядных глыб, выпирающих клыками из болота. – Вот она, «Железная челюсть»!..»
– Ура! Победа за нами!.. Ура!.. – вдруг крикнул Ярморов, и эхо его зычного голоса далеко раздалось в тайге.
– Эге-ге-гей! – крикнул Иван Иванович снизу.
– Железо! Железо! Железо! – ответил Ярморов, притопывая на камнях, как одержимый. Лицо пылало, будто его жгло пламя. Глаза горели. И он, все более и более возбуждаясь, не обращая внимания на черное, страшное небо, сильными ударами молотка откалывал от сопки глыбу за глыбой.
Резнула молния. Ударил гром, и подул сильный ветер с дождем. Стало темно, как ночью. Три высокие, заматерелые ели сгибались, выпрямлялись и вдруг, как подрезанные, рухнули в болото.
Над тайгой разыгрался ураган. Ливень затопил все вокруг. Болото вздулось, набухло и, пенясь пузырями, ширилось во все стороны. Бурлящая вода метнулась в тайгу, и тот ключ, по которому рудоискатели пришли к болоту, теперь вышел из берегов и мчал вниз по течению все, что лежало на его пути. Деревья гнулись и трещали под напором нещадного ветра. Обломленные ветви летали над болотом, как птицы в черном небе. Тучи сталкивались, вспыхивали молниями, сотрясая тайгу громовыми ударами. Тут и там падали вывернутые вместе с корнями осины, ели и лиственницы.
Ярморов и Иван Иванович жались у подножия Железной сопки, промокшие до нитки, от озноба не попадая зуб на зуб.
Огненные языки грозовых разрядов били в железные клыки, выпиравшие из болота.
– Эх-хе! Худо дело, – стонал Иван Иванович, всякий раз приседая при вспышке молнии и пряча в воротник голову. – Теперь мы как в море!.. И до берегов не доберемся.
В этот момент грозовой удар попал в кедр, гордо возвышавшийся над хвойным морем. Кедр вспыхнул, как факел, и почернел. Пламя озарило берег и перекинулось на другие деревья, но ливень погасил пожар.
– Господи! – вырвалось у Ивана Ивановича. – Эх-хе, как она щелкнула в кедр!.. Того гляди, как бы нам в макушку не резанула. Ишь ты!.. Худо дело, худо!
– Ничего, ничего, выдержим! – подбадривал Ярморов, ежась от холода, ветра и дождя.
3
Три дня и три ночи над городом шел ливень. Будто все воды вселенной собрались в одну тучу, раздули ее, она вдруг лопнула – и полило, полило, полило!.. На главных улицах шумели потоки, мутные, ревучие, как горные реки. На окраинах в размокшей почве вязли машины. А дождь все шумел и шумел.
В такой ненастный день к причалу товарной пристани подошел буксирный тихоход «Таймыр».
Кряхтя и ворча, сошел на берег с парохода Иван Иванович. С остановками «Таймыра», с погрузками и выгрузками, с вынужденной задержкой на Чунских отмелях Иван Иванович провел в пути одиннадцать суток. Такое длительное плавание изнурило его, а тут еще в городе непогодь!..
– Эх-хе! Экая грязища! – ворчал Иван Иванович, шагая серединой улицы. – Ишь ты!
За плечами Ивана Ивановича была тяжелая брезентовая сумка, две пары маральих рогов (трофеи