Наконец, сама Мириам. У неё не должно быть от Авеля тайн, но они у неё есть – и это важные тайны. Более важные, чем их любовь, и это Авелю очень обидно.
Итак, в иерархическом порядке: Иероним (он без сомнения главный), Иннок, Сенька-Шимон, турок, Наас, Яхо, Мириам. Все вместе более чем странная компания. Но что-то же их всё-таки объединяет? Такая тайна стоит риска. Авель должен выяснить, пролить свет, раскрыть тайну их союза. Он сделает это!
* * *
В назначенный час он явился к заветному колодцу. Пасмурный день уже собирался обернуться вечером. Под оливами громоздилась тёмная фигура верблюда. Звериный смрад, шумное дыхание, мерное движение челюстей, блестящие глаза под полуприкрытыми веками – в целом вполне приятная зверушка. Возле такой можно согреться даже самой холодной ночью. Авель расположился на земле, привалившись спиной к тёплому боку животного. Верблюд встретил его поступок с ожидаемым равнодушием, словно для того и явился под эти оливы, словно нарочно поджидал усталого путника, чтобы подставить под его спину свой шерстяной бок, согреть его и сделать более сговорчивым.
Они явились, как и ожидал Авель, вдвоём. Уселись. Расположились. Босой, как обычно, Иероним занялся своим любимым делом: подсвечивая лист фонариком мобильника, он отчаянно резкими движениями пачкал чистый лист плотной бумаги угольком. Иннок спокойно курил. Его расслабленная поза – лёжа навзничь с откинутой головой и широко распростёртыми конечностями – говорила о полной и безоговорочной уверенности в собственной безопасности. Авель посмотрел вверх. Наверное, Иннок видит сейчас чернеющие на фоне вечернего неба кроны олив и разгорающиеся звёзды. Неподалёку невидимое море пережёвывает свою вечную жвачку. Между пальцами Иннока зажат тлеющий бычок. Время от времени он подносит его к губам, затягивается, выпускает в небо дымную струю. Кайф, который жалко разрушать, но Авель неумолим.
– Говорите зачем звали, – с нарочитой мрачностью изрекает он.
– Начинай ты, Роня. Расскажи ему, как космические корабли бороздят просторы Большого театра.
Авель где-то уже слышал это. Несмешная шутка из какого-то фильма времён СССР.
– Я хочу, чтобы ты вступил в наш отряд, – проговорил художник, не поднимая головы. Его рука металась над безнадежно испачканным листом бумаги. Он торопился закончить рисунок, который Авель пока не мог разглядеть.
– В ваш отряд? – усмехнулся Авель. – Палестинских бандитов никто в этом мире не любит. Я не хочу им быть!
– Но ты им уже стал! – изрёк Иннок, приподнимая голову.
– Подожди! – дедушка Мириам слегка пнул Иннока босой ногой. – Мы не палестинцы, и не надо тут фуфло толкать…
– Кто же вы?
Авель всегда отводил глаза, когда видел, как какой-нибудь старик или старуха ломает себя, пытаясь подняться на ноги. Иероним же вскочил на ноги легко, словно кто-то услужливо подхватил его под мышки. Через мгновение монохромный рисунок углём оказался перед глазами Авеля. Развевающееся знамя разделено по диагонали полосой. В верхней части скрещённые серп и молот, надпись СССР. В нижней – лик Спаса Нерукотворного. Древко знамени упирается в знакомый по очертаниям купол, но это не купол Кремлёвского дворца.
– Капитолий, – коротко пояснил Иероним. – Наша цель – восстановление СССР, незаконно разрушенной Республики Советов.
– «От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей человек проходит как хозяин необъятной Родины своей»[28], – тихо пропел Авель.
Мысли и образы проносились в его голове сплетаясь, складываясь в причудливые узоры. Странная группа чудаков-фантазёров, эдакий азиатский интернационал, спаянная единой, совершенно фантастической целью, и Мириам в центре этой идеи. Они поженятся, но у них не будет дома. Гонимые всеми, они станут нести никем не разделяемые идеалы по свету. Вспомнился Авелю и Харьков под ударами русского РСЗО. Подумал и о том, как глупо будет выглядеть очень смуглая Мириам харьковской снежной зимой в тёплом пуховике и вязаной шапке. Ах, нет! Что толку вспоминать о Харькове, в который нет возврата.
– Ну и как ты это видишь? – Авель ткнул пальцем в рисунок.
– Мы сражаемся со злыми силами за добро… – произнёс Иероним.
Авель усмехнулся:
– В нашем турбулентном мире добро и зло стали неразличимы. Как определить, кто на какой стороне?
Вопрос был произнесён тоном, как казалось Авелю, снисходительным. Невозмутимого босяка Иеронима Авель воодушевить не надеялся, но подобный тон мог показаться обидным такому бугаю, как Иннок. Однако Иннок не взбесился. Наоборот, глубоко вздохнув, в один заход, без пауз и раздумий выдал проповедь честь по чести:
– Злые силы не имеют национальности. У злых сил нет политических убеждений, нет жалости и сострадания. Я вижу это так: когда-то, в ветхозаветные времена, на поверхности Земли сформировался духовный фронт, по разные стороны которого собирается своего рода материя и антиматерия. С сакральной точки зрения, сосуществование этих двух начал невозможно, поэтому борьба между ними ведётся на взаимное уничтожение. Этот фронт, как атмосферное явление, не подчиняется законам человеческих государств и не зависит от желаний-нежеланий людей. Он, как грозовой фронт, распростёрт над государствами и территориями, не знает пространства и времени. И если государства внизу под ним могут заключать перемирия, вырабатывать меры контроля друг друга в области смертельных для мира вооружений, то по линии этого фронта боевое соприкосновение никогда не прекращается. Иногда так случается, что контуры какого-нибудь государства начинают примерно совпадать с границами одной из сторон этого духовного фронта. Видимо, так происходит сейчас с Израилем…
– Вот только не надо говорить мне за Израиль…
Иннок вскочил, не дав ему договорить.
– Не согласен, – мрачно произнёс он. – Всё, что есть хорошего в Израиле, взято из России. И границы духовного фронта совпадают с границами России! Это как с бесами: пока ты делаешь всё, как им нравится, – они тебя не мучают. Но стоит тебе начать делать что-то наперекор – тут же на тебя обрушивается шквал искушений.
– Хорошо вы так по-русски говорите. Прямо, как мой отец или как преподы нашего аэрокосмического университета…
– Аэрокосмического университета? – переспросил Иннок. – Это в Харькове-то?
– Та да. А шо? – скривился Авель.
– Хохлы и космос – занятно, – рассмеялся Иннок.
– Почему? Что смешного? – нечаянно-негаданно Авель взбеленился сам, ухватил Иннока за одежду.
Смешно, конечно. Иннок выше на голову, да и пошире Авеля будет. Только когда бешенство застит глаза, на такие мелочи перестаёшь обращать внимание.
– Ты – русский! – прошипел Авель. – Москаль!
– Нет! Я – еврей из Америки.
Иннок попытался вырваться. Ткань под пальцами Авеля затрещала и этот треск успокоил Иннока. Ввязываясь в драку, волноваться о целостности одежды – ах, как это по-еврейски.
– Ты русский, потому что хохлов ненавидишь, – настаивал Авель. – Признак русскости: