Интерьер башни Владимирских ворот
Доводилось слышать и более романтическое обоснование устройства полубашен. В пору феодальных войн в Европе города нередко охраняли наемники, которым во время осады снаружи могли выкрикнуть более интересную сумму гонорара. Городу было спокойнее держать своих защитников на прицеле, при случае «выворачивая» линию фронта в обратную сторону. Мы не ручаемся за достоверность этой версии, но занятно, что в единственный раз, когда Китайгородская крепость была в деле, на ее стенах стояли враги города.
В 1611 году москвичам пришлось проверить крепость на прочность, не обороняясь от врага, а выбивая его из оккупированной столицы. Когда в Москве поднялось восстание, поляки оказались заблокированы в стенах Кремля и Китай-города. Русские ополченцы многократно приступали к штурму, на Лубянке стояла батарея Трубецкого, а на Пушечном дворе – Пожарского, они периодически обстреливали Никольские и Троицкие ворота Китай-города. Поляки делали безуспешные вылазки: «с великою потерей для несчастных осажденных русские втоптали их в Китай-город». Русские пытались рыть подкопы от батареи Пожарского (то есть со стороны Рождественки): «Осажденные, заметив это, хоть от голода они с трудом ходили, но как люди храбрые, перебрались за стену, кто был посильнее, ворвались в подкоп, перебили в нем кого нашли»[34].
Граненая башня после реставрации и незадолго до сноса, конец 1920-х
Яркое свидетельство сохранилось в воспоминаниях польского ротмистра Николая Мархоцкого, чей отряд удерживал Ильинские ворота: «Москвитяне этой ночью не бездействовали. Задумав нанести удар и выбить нас из стен, они все приготовили и за три часа до рассвета тихо двинулись под стены Китай-города. Мои ворота были хорошо укреплены, по всем окнам я расставил бдительных сторожей, один из которых заметил москвитян, когда те сновали по соседству со мной у стоянки пана Струся <Никольские ворота>. Подумав, что это собаки, целые своры которых бродили на пепелище, он сказал: „Не пойму, собаки ли это или москали?“ Потом, увидев людей, закричал: „Это Москва! Тревога!“ Как только на моих воротах ударили в колокол, москвитяне, до этого двигавшиеся бесшумно, с криком полезли на лестницы…»[35]
Одна из многих сводчатых камер в основании стены, сохраняющаяся под асфальтом Новой площади, 2017 г.
Стена была в значительной степени уничтожена в 1930 – 1950-е годы, что называется, с особым цинизмом: как сообщал в 1934 году журнал «Строительство Москвы», ликвидирована как «ненужный археологический хлам, не имеющий даже ценности исторического памятника». Погиб не только уникальный образец русско-итальянского фортификационного искусства, не только свидетель драматических страниц московской истории, но и важнейший структурный элемент, несущая часть городского каркаса. Стена обозначала границы исторического центра, к ней «подстыковывались» площади, новая застройка которых не претендовала на самостоятельность – потому, например, столь бесформенна нынешняя Лубянская площадь, ранее бывшая обрамлением великолепного ансамбля из Владимирских ворот и прилегавших к ним храмов.
Или другой пример – площадь Варварских ворот. Все окружающие ее здания строились, когда стена еще была здесь, их архитектура сознательно перекликалась с древней крепостью. Стоящий на углу площади и Китайгородского проезда серый дом 1913 года имеет высокую проездную арку с неяркими, но очевидными мотивами крепостных ворот – это отражение стоявшей напротив Варварской башни. Башенка-мезонин, отмечающая центр большого административного дома, появившегося на верхней террасе Старой площади в 1905-м (то есть по другую сторону еще существовавшей крепостной стены), расположена точно на оси несуществующей Граненой башни. А если представить, что разрушители добрались бы и до стоящей напротив Всехсвятской церкви, то на память о ней нам осталась бы угловая ротонда соседнего дома, явно заигрывающего с восьмигранником церковной колокольни.
Китайгородская стена продолжает незримо существовать, не только отражаясь в сегодняшних улицах. Это еще и огромный археологический памятник – по-прежнему неизученный и не участвующий в жизни городского пространства. Однажды автор брал интервью у Инессы Ивановны Казакевич, архитектора-реставратора, производившего обмеры частей крепости, снесенных при строительстве гостиницы «Россия». Она сказала: «Обратите внимание, что та стена, которая стояла до 1950-х по набережной и Китайгородскому проезду, – поздняя. Это перестройка XVIII–XIX веков. А подлинную кладку 1530-х, с красивыми глубокими печурами, мы нашли в археологических шурфах. Она и теперь сохраняется ниже уровня земли, также как нижние этажи башен, прежде полуподвальные. Так что стена не исчезла, она есть, она просто ждет».
Василий Блаженный
Вероятно, главное событие в биографии Красной площади и ключевое в русской истории – строительство храма Покрова на Рву, позже получившего второе имя – храма Василия Блаженного, в 1555–1561 гг. И одно из главных событий в национальном искусстве, совершенное воплощение мифического «русского духа». Собор радикально изменил смысл вполне прозаичного Торга. Тут же, понимаете, все разнообразие жизни – от плах с топорами до гулящих женщин, и вдруг на самом высоком месте, «на взлобье», воздвигается огромный храм совершенно невиданного облика, своей яркостью очевидно контрастирующий со строгой, аристократичной архитектурой тогдашнего Кремля.
Вид на Покровский собор с верхнего яруса Спасской башни, 1940-е
Мы с раннего детства привыкаем к этому образу и считаем его чем-то праздничным, великолепным, но в то же время нормальным, естественным, по крайней мере, для здешних широт. Однако если приглядеться внимательнее, то становится ясно, что он вообще ни разу не нормальный – в хорошем смысле слова, разумеется. Толкователи полагают, что Василий Блаженный – это условный образ рая, града небесного, Иерусалима наших грез, сложная богословская аллегория, отраженная в камне.
Согласно легенде загадочные зодчие Барма и Постник возвели невиданный для того времени храм о девяти отдельных престолах, вопреки повелению Иоанна Грозного, предлагавшего восемь. Надо заметить, что восьмипрестольный храм тоже был исключительно неожиданным замыслом, так как до той поры приделы именно приделывали к уже существовавшим храмам либо размещали их в боковых апсидах.
«Муж чудного рассуждения», – говорили о царе очевидцы. У этой характеристики может быть много очень разных