— Ну и видок, — раздался знакомый голос с ноткой издёвки. Призрак Николай витал в углу, пристально за мной наблюдая. — Особенно после вчерашнего «падения» во время салюта. Весь двор, наверное, до сих пор ржёт. А твои любезности Анне… «Лучик мой солнечный»? Серьёзно? Я бы сдох со стыда или подобрал что-нибудь поприличнее.
— Чем дольше ты со мной якшаешься, Ник, тем язвительнее становишься. — огрызнулся я, не прерывая приседов. — Рано тебе ещё меня критиковать. Ты бы на моём месте сдох на балу от нервного истощения в первые полчаса. Или спрятался бы в буфете. Как, наверняка, делал в детстве.
Призрак помолчал с минуту. Я чувствовал его взгляд — уже не такой колючий.
— Может, и спрятался бы, — неожиданно честно признался он. — Раньше… прятался. От всего. От уроков, от политики, от отца… — голос его дрогнул. — А ты… ты не прячешься. Даже когда притворяешься. Вчера… с Рябоволовым… это было… — он искал слово. — Страшно. Но… круто. Я хочу… хочу стать хоть в половину таким, как ты. Неуязвимым. Сильным. Знающим, что делать.
Я закончил подход, выпрямился, вытирая пот со лба. Искренность Николая была неожиданной. И… приятной.
— Никто не рождается неуязвимым, Николай, — сказал я, глядя прямо на его полупрозрачную фигуру. — Это нарабатывается. По капле. По шишке. По шраму. Желание есть? Воля?
— А как её наработать, когда ты… это? — он махнул рукой на своё эфирное тело. — Книги читать не могу. Меч подержать… да что там меч, карандаш! Я — призрак. Тень. Бесполезный груз в собственном теле!
В его голосе звучала горечь отчаяния. Настоящая. И она задела меня. Этот мальчишка, заложник судьбы и моей миссии… Он хотел измениться. Это было больше, чем я ожидал.
— Груз? — усмехнулся я. — Иногда да. Но… бесполезный? Не сказал бы. Ты — моя совесть, Ник. Мой единственный друг. И память этого мира. А насчет книг… — я подошёл к нему. — Дай мне руку. Вернее… протяни свою сущность.
Он недоумённо посмотрел на меня, но послушно протянул сгусток туманной энергии. Я закрыл глаза, погружаясь в себя, в глубину своего полупустого, но вечно горящего источника. Нашел золотую нить связи, что тянулась между нашими душами, сплетёнными в одном теле. Я не стал жадничать и дал столько, сколько было нужно: льющийся поток чистой силы — крохотный ручеек из моего океана, но для Николая — река — устремился к призраку.
— Что ты… — начал Соболев и ахнул.
Его призрачная рука… сгустилась. Стала почти осязаемой. Ярче. Он неуверенно потянулся к стопке книг на столе. Пальцы… нет, не пальцы, а сгусток воли, подпитанный моей энергией… коснулся корешка тома по истории империи. И… сдвинул его на миллиметр. Книга не упала, не перелетела через комнату. Она просто… чуть сдвинулась.
Николай замер. Он смотрел на книгу, потом на свою «руку», потом на меня. В его глазах стояло невероятное, детское изумление и… восторг. Чистый, немой восторг.
— Я… я дотронулся! — прошептал он.
— Эффекта хватит примерно на сутки, — предупредил я, чувствуя лёгкую слабость от отдачи. — Потом связь ослабнет, и ты снова станешь бесплотным. Но сейчас… — я махнул рукой в сторону книжных полок. — Можешь учиться. Читай. Впитывай. Историю. Политику. Военное дело. Всё, что пригодится нам и лично тебе, когда я уйду. Когда-нибудь это тело снова будет твоим, Николай Юрьевич. И лучше, если к тому времени ты будешь готов.
Он не ответил. Он уже взял книгу. Не поднял, а притянул к себе, держа в полупрозрачном, но теперь ощутимом поле энергии. Открыл. Стал «листать» страницы, впиваясь взглядом в строки. На его лице было выражение человека, нашедшего родник в пустыне. Счастливого. Благодарного.
Я оставил его с книгой. Мне захотелось немедленно смыть пот от тренировки и вчерашний «макияж». Душ, холодный и бодрящий, должен был послужить глотком реальности после бала-маскарада.
Закончив с мыльно-рыльными процедурами, я сразу направился к гардеробу. Выбрал нужный наряд.
И как только я застегнул последнюю пуговицу простого камзола, в дверь постучали. Три чётких, негромких стука. Как отмеренные удары метронома.
Николай тут же дематериализовался.
— Войдите, — сказал я, заранее зная, кто там.
Дверь открылась. И на пороге я увидел Юрия Викторовича собственной персоной. Он был безупречен, как и всегда: сюртук без единой морщинки, галстук-бабочка идеален, в руке всё та же трость-артефакт. За его спиной в коридоре маячил Рыльский. Лицо капитана гвардии было каменным, но в глазах читалось напряжение. Он явно не хотел пускать Рябоволова одного, но не посмел перечить.
— Ваше Величество, — магистр склонил голову ровно настолько, сколько требовал этикет, — не больше. — Вы позволите?
— Пожалуйста, Юрий Викторович, — кивнул я, указывая на кресло напротив. — Присаживайтесь. — я перевел взгляд на Рыльского. — Не обижайтесь, Лев Павлович, но подождите в коридоре. Нам нужно поговорить с глазу на глаз.
На лице капитана читался немой вопрос и предупреждение, но тем не менее он молча отступил и прикрыл за собой дверь.
Рябоволов занял указанное место. Легко и непринуждённо. Как хозяин. Его пальцы сжали набалдашник трости. Затем последовало лёгкое движение, почти незаметное… И воздух в комнате… изменился. Загустел. Замолчали даже привычные шумы дворца за окном. Магистр повесил над нами звуконепроницаемый купол, что не могло не радовать.
— Ну что, — я улыбнулся и откинулся в своём кресле, глядя мужчине прямо в глаза. — Нападавших поймали, Юрий Викторович? Или они, как дым, рассеялись?
Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки.
— Всё под контролем, Ваше Величество. Не беспокойтесь. Эти… элементы… больше не побеспокоят ни вас, ни столицу. — он сделал паузу. Небольшую, но весомую. Его холодные и пронзительные глаза впились в меня. — А теперь… ответьте мне. Кто вы такой?
Это было прямо. Без прелюдий. Как удар стилетом.
Я усмехнулся.
— Император Всероссийский Николай III. К вашим услугам!
— Не надо, — он отрезал, даже не повысив голоса. — Детские игры оставьте для Меньшиковой и её лизоблюдов. Я видел ваши глаза в лабиринте. Видел эту… древность во взгляде.