В Шереметьево все шло своим чередом – как и полагается большому аэропорту. По залу сновали пассажиры и провожающие. Кто-то с билетом в руках спешил на регистрацию, кто-то стоял у табло и смотрел в горящие строчки. Скрипели колесики чемоданов, звучали голоса, хрипели служебные рации. В воздухе витали запахи кофе, духов и дезинфицирующих средств – привычные ароматы усталости, суеты и предвкушения путешествий.
Стерхова катила чемодан, злясь на себя за то, что не отказалась. На Малюгина – за то, что он так ловко ее уговорил. На колесики чемодана – за то, что скрипели и спотыкались на швах между плитками.
– Не в отпуск… не в командировку… Черт знает куда, черт знает зачем. – Бубнила Анна себе под нос. – Вперед! К Тихому океану. За приключениями.
Регистрация прошла без задержки. Посадка проходила в секторе D. Досмотр Стерхова прошла на автомате: сняла часы и кроссовки, дала себя просканировать. Безумно хотелось спать. Мозг с усилием воспринимал окружающее: подсовывал вместо слов абстрактные шумы, а вместо человеческих лиц и фигур – силуэты. В ее голове крутился только один вопрос: зачем я на это согласилась?
Наконец она вошла в гибкий коридор, где под ногами пружинил пол, а стены качались, будто дышали. На входе в самолет Анна кивнула стюардессам, и свернула в салон бизнес-класса, где было свежо и чисто. Стюардесса указала ей на место у окна и помогла с сумкой. После этого Стерхова рухнула в кресло и закрыла глаза с видом человека, неуверенного в том, проснется ли он завтра.
Она ненадолго отключилась, но уловив рядом с собой движение, повернула голову и увидела, что соседнее кресло занято.
Черноволосая азиатка лет тридцати пяти с короткой стрижкой и тонким фарфоровым профилем смотрела в экран ноутбука. Ее тонкие пальчики словно бабочки порхали по клавиатуре. Почувствовав взгляд Анны, она улыбнулась:
– Доброе утро. Меня зовут Румико Хирано.
– Я – Анна. – Стерхова слегка подняла бровь и с любопытством спросила: – Вы – японка?
– Наполовину. Мама – русская.
– Москвичка?
– Нет, что вы… – Румико смущенно улыбнулась, и ее фарфоровые щеки порозовели. – Возвращаюсь из отпуска. Гостила у своей университетской подруги. Мы обе учились на журфаке в Москве. Я – журналистка. Живу во Владивостоке, работаю в газете «Дальневосточный маяк».
– Какого толка газета? – поинтересовалась Анна.
– По большей части – краеведческая. Пишем о том, что постепенно исчезает, но пока сохранилось в памяти.
– Краеведение? – Анна улыбнулась. – Нечасто попадаются такие издания.
Румико негромко рассмеялась.
– Обожаю свою работу. Бывает, найдешь старые фотографии, услышишь необычную историю – такое чувство испытаешь, как будто нашла драгоценный клад. – Она с любопытством оглядела Стерхову. – Во Владивосток по работе?
– Не совсем во Владивосток. В Светлую Гавань на фестиваль документальных фильмов.
– «Тихоокеанские хроники»? – удивилась журналистка. – Представьте себе, на днях я тоже туда поеду. Денек-другой отдышусь и сразу – в Светлую Гавань. Мне нужно взять интервью у создателя фильма «Последний рейс „Океаниды“». Он в конкурсной программе фестиваля.
– А я, как раз, член жюри.
– Вы режиссер или киновед? – спросила Румико.
– Следователь, – ответила Анна. – Еще – писатель. Нелепое сочетание, но именно это подвигло организаторов пригласить меня для работы в жюри.
– Для такого фестиваля, вы – ценная находка. Писатель и следователь… Одно другому не мешает?
– Скорее помогает. – Ответила Стерхова.
– Какую категорию будете судить?
– «Архивы безмолвия». Во время полета мне нужно посмотреть несколько фильмов.
– «Последний рейс „Океаниды“» включен в эту же категорию, – заметила Румико.
Она вынула из сумки блокнот и раскрыла его. Внутри, между страницами лежала фотография корабля.
– Разрешите? – Стерхова взяла снимок и заглянула на оборот. Там прочла: – «Океанида» 22 сентября 1992 года перед выходом в последний рейс.
– Ну, да.
– Что случилось с этим кораблем? Почему рейс – последний?
– Ушел и не вернулся. – Ответила Румико.
– Больше ничего не известно?
– А вы посмотрите фильм. Его автор, режиссер Георгий Воронин, был ребенком, когда его отец в составе группы гидрографов ушел на «Океаниде» в экспедицию.
Стерхова догадалась.
– Личная история.
– Для Воронина – несомненно. Давно хотела написать об этом статью, но все как-то не складывалось. А теперь, когда появился фильм, и фестиваль дал ему огласку, получила редакционное задание.
Анна снова посмотрела на снимок. Он был цветным, но нечетким, а лица людей, стоявших на палубе, слишком малы, чтобы их разглядеть.
– Есть предположение, что с ними случилось?
– Очевидно, судно затонул. Но при каких обстоятельствах – неизвестно…
Они замолчали. Гул моторов становился все громче, самолет дернулся и покатился ко взлетной полосе. По салону пробежала едва уловимая дрожь, как будто внутри огромного механизма проснулось живое существо.
За иллюминатором медленно проплывали служебные постройки, желтые машины с мигалками, бетонные плиты взлетной полосы с рядами сигнальных огней. Вдалеке промелькнул хвост другого самолета, уходящего в небо.
Над горизонтом вставало солнце, окрасив облака золотисто-розовым цветом. Стерхова ощутила напряжение в животе и легкое головокружение. Ее тело, как всегда, противилось расставанию с землей.
Разговоры в салоне постепенно затихли. Кто-то щелкал ремнем безопасности, кто-то прикрыл глаза или погрузился в чтение книги. Стюардессы расселись по своим местам, приготовившись к взлету. Их лица застыли в заученных улыбках.
– Ненавижу этот момент, – пробормотала Анна. – При взлете мир кажется слишком хрупким.
Румико выпрямив спинку сиденья, поправила волосы.
– А мне, наоборот, очень нравится. В такие моменты жизнь дает передышку.
Стерхова обратила внимание на руки журналистки: тонкие, с аккуратно подстриженными ногтями. На запястье – браслет с деревянными подвесками.
– Что означает ваше имя в переводе с японского?
– В наших именах многое зависит от иероглифов. Поэтому их можно читать по-разному. – Охотно ответила та. – Значение имени меняется в зависимости от комбинации. Имя Румико, например, состоит из трех частей.
– Как интересно…
– «Ру» – переводится как «оставаться», «сохранять» или «задерживать». Оно означает устойчивость. Нечто постоянное.
– Стабильность?
– Или долголетие. Потом идет «ми» – это «красота». Очень распространенный иероглиф в женских именах. Он выражает идею эстетики, внутренней гармонии и чего-то светлого.
– Красиво, – заметила Анна.
– «Ко» – это просто «ребенок». Суффикс, который раньше был обязательным в женских именах. Сейчас его используют реже, но в моей семье чтут традиции.
– И, что же значит все имя полностью?
– «Дитя, несущее вечную красоту».
– Красиво, – повторила Стерхова и повернулась к иллюминатору.
– Имя моего отца намного красивее. Его звали Ямихико. В переводе на русский – Принц Тьмы.
– Звали?
Румико потупила взгляд
– Его давно нет в живых.
Самолет замер у взлетной полосы, мощно