Однажды, когда я находился дома один, пришли два фашиста. Они оглядели комнаты, порылись в сундуке с вещами, но ничего не взяли. Один из них направил автомат на меня, забившегося в угол, и засмеялся. Другой махнул рукой в сторону двери и сказал что-то по-немецки. Они ушли, а мне запомнилось одно из слов – армут. Я бросился к окну и молил бога, чтобы сейчас не появилась мама, потому что больше всего боялся, что её заберут, как многих других.
Мне пришлось увидеть измождённых военнопленных, когда вооружённые конвоиры гнали колонны советских солдат по соседней улице. Один из пленных встретился со мной взглядом и подмигнул мне. Шедший рядом немец ударил его прикладом автомата по спине. Солдат зашатался, но не упал, и я заметил, как он сжал кулаки. В этот момент мой детский страх сменился ненавистью к фашистам, и потом каждый раз, когда я видел их, невольно сжимал кулачки.
После освобождения нашего полуразрушенного города от этих тварей война продолжалась более двух лет. Не все события остались в памяти, но возвращение брата мне запомнилось особенно ярко. Он сдержал своё обещание, вернулся.
Майским днём, ближе к вечеру, мы с пацанами весело гоняли самодельный мяч. Играли босые, благо земля успела нагреться под ласковыми лучами солнца. Увлёкшись, мы не сразу увидели шедшего по улице солдата. Высокий, статный, в гимнастёрке и брюках-галифе, с вещмешком через левое плечо и с большим чемоданом в правой руке, он подходил к нам с улыбкой на лице, сильно прихрамывая на левую ногу.
Мы прервали игру и молча уставились на него. Он подходил всё ближе, оглядывая нас, и остановил свой радостный взгляд на мне. И тут соседка тётя Маруся распахнула калитку и закричала:
– Валька, что ты стоишь? Это твой брат Иван!
Но я не узнавал его. Он уходил на войну молодым худощавым юнцом, а сейчас перед нами стоял взрослый широкоплечий солдат. Вместо того чтобы броситься навстречу брату, я сорвался с места и помчался в противоположную сторону. Запыхавшись, я прибежал на работу к матери и громко сообщил:
– Тётя Маруся сказала, что это мой брат вернулся!
Мать тогда вновь работала на овощной базе. Женщины окружили её, заголосили, стали обниматься. На шум пришёл старенький директор Федотыч, которого я очень уважал. Он остановился около меня и спросил:
– Что? Дождалась мать Ваньку?
Довольный тем, что с вопросом директор обратился именно ко мне, я в ответ кивнул с важным видом. Федотыч засеменил от склада к маленькой конторке, а когда вернулся, вручил матери завёрнутые в бумажку деньги:
– Поздравляю, Лукинична! Отпускаю тебя с работы. Беги встречать своего героя.
Мать со слезами радости бросилась к нему на шею, а потом, забыв снять грязный рабочий фартук, схватила меня за руку, и мы со всех ног побежали домой. По пути она купила в магазине бутылку водки и котелку краковской колбасы. Бутылку сунула в карман фартука, а колбасу так и несла в руках. Помню, мы с пацанами иногда заходили в тот магазин, чтобы полюбоваться витринами и насладиться ароматными запахами. Колбасу мало кто мог позволить себе купить, а тут целая котелка! И это придавало особую значимость событию.
Цветной штапельный платок сполз с головы матери, оголив поседевшие волосы, щёки её раскраснелись, и поэтому обычно бледное лицо казалось помолодевшим. От частого дыхания мать не могла говорить, но и без её слов мне было понятно, как она взволнована, как всем своим существом устремилась к долгожданной встрече. Пока мы бежали, к нам присоединились те, кто в то время находился дома по соседству. И все радовались, будто вернулся их близкий человек.
Помню, как мать повисла на шее у брата, а он прижал её к себе, и они стояли так очень долго, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Я с нетерпением ждал, когда же брат обратит внимание на меня. Наконец, он оторвался от матери и, схватив меня на руки, подбросил несколько раз со словами:
– Я вернулся! Вернулся! Я дома!
Потом он поставил потёртый чемодан на лавку, извлёк из него красивую шаль и накинул её на плечи матери. В чемодане, кроме книг, ничего больше не было, и я разочарованно вздохнул. Но тут брат хитро улыбнулся, развязал свой вещмешок и протянул его мне:
– А это, Валентин, подарок для тебя.
В вещмешке лежал настоящий футбольный мяч! Я от восторга радостно вскрикнул и с чувством несказанной благодарности прижался к брату, а он ласково трепал мои волосы и уши.
Кроме мяча, в вещмешке находилась большая красивая бутылка. Брат достал её и, обратившись к собравшимся в нашем дворе людям, произнёс:
– Дорогие соседи! Ну, что? Давайте отметим встречу?
И все кинулись к брату обниматься.
Застолье получилось на славу! Каждый из соседей принёс то, что мог, и мне тогда казалось, что установленный в нашем дворе под цветущими вишнями стол ломился от изобилия. Здесь были и картошка, и солёные огурцы с капустой, и даже сало.
Мать с шалью на плечах сидела рядом с братом, ласково поглаживая его рукой, а когда дотрагивалась до боевых наград, счастливое выражение лица её становилось тревожным.
Я радовался больше всех и испытывал огромную гордость, когда брат на предложение выпить за его возвращение сказал, что лучше поднять тост за всех, кто причастен к победе над фашисткой гадиной, и все дружно чокались гранёными стаканами.
Скромно стали подтягиваться девушки, перешёптываясь и с нескрываемым любопытством глядя на бравого солдата. Их тоже усадили за стол, и веселье продолжалось допоздна. Одноногий сосед дядя Толя принёс гармонь. Пели дружно, с наслаждением, а потом пустились в пляс. Плясали все, кроме дяди Толи и брата, у которого, как оказалось, ещё не до конца зажила раненая нога. Плясали и мы с пацанами.
Именно в тот день я впервые ощутил своей детской душой, что все наши люди едины и непобедимы, и это явилось точкой отсчёта моей новой, более осознанной жизни.
Примечания
1
Ритм – метроном.
2
Строки из песни «Ты одессит, Мишка», слова В. А. Дыховичного, музыка М. П. Воловаца.
3
Строки из песни «На побывку едет…», слова В. Ф. Бокова, музыка А. П. Аверкина.
4
«Шрапнель» – перловая каша (солдатский сленг).
5
На это стихотворение написана песня, которую в исполнении Богдана Кириенко можно