Российский колокол №7-8 2019 - Альманах Российский колокол. Страница 63


О книге
стала ёмким гимном мужеству и свободолюбию родных Горбатову жителей Донбасса. Как актуально это теперь, когда Донбасс столкнулся с украинской агрессией, чудовищным натиском киевского режима, обрушившего кулаки украинских неонацистов на Горловку, Донецк, Мариуполь, Луганск, Стаханов!..

На фронтах Великой Отечественной войны происходит сближение Горбатова и Симонова. «Там же, на войне, они сошлись с моим отцом. Первое упоминание о Борисе Горбатове встречается в отцовских военных дневниках сорок первого года», – указывает сын Симонова Алексей. По его мнению, между писателями сложились необыкновенно близкие «…удивительные отношения, каких я у отца ни с кем не видел. Горбатов был его самым близким, самым личным, самым по-юношески горячим другом. Борис Леонтьевич был на семь лет старше отца, но в этой братской дружбе старшим братом был отец. И как меньшего брата отец его опекал и заботился о его здоровье, о его работе».

Эти тёплые отношения сохранялись на протяжении всей их жизни. И прекратились лишь тогда, когда прекратили биться их сердца: Бориса Горбатова – в 1954-м, а Симонова – в 1979 годах. До самой своей смерти Константин Симонов заботился о сохранении памяти о Горбатове. Воспоминания Симонова лёгкими штрихами передают потрет Горбатова, много пережившего, много потерявшего, но сохранившего доброту, жизнерадостность, оптимизм.

Хрестоматийной стала такая зарисовка Симонова о посещении Горбатова в Донецке: «Я заехал в Донецк, к Горбатову, ненадолго, на три дня, по дороге на юг, в Сухуми, и завтра утром мне предстоит ехать дальше.

– Ничего вы не понимаете в природе, – говорит Горбатов.

– Кто это – мы?

– Все вы, теряющие лучшее время года на поездки в Крым и на Кавказ. Ты первый.

Мы сидим около горбатовского щитового домика на вынесенных из комнаты стульях, я маюсь от жары, а он, развалясь, сняв ботинки, носки и поставив на раскалённую землю босые пятки, совершенно очевидно наслаждается донбасской жарой, – как мне кажется, отчасти искренне, а отчасти поддразнивая меня.

– Ну что там, на твоём Кавказе? – говорит он. – Горы да море. И больше ничего. А тут! Шахты, терриконы, степь, садки, садочки, реки, раки, пиво. Здесь пыль – и то вкусная».

В это послевоенное время Горбатов задумал написать роман-эпопею о родном Донбассе. Для погружения в материал, языковую стихию, он летом живёт в Донбассе, преимущественно в Сталино, совершая частые поездки и в другие города. Но силы Горбатова были подорваны, истощены, здоровье расшатано. Выручал оптимизм и юмор, но одним юмором больное сердце не вылечишь…

Роман «Донбасс» оказался незаконченным, свет увидела только первая часть, а также несколько глав из второй части, написанных лирично и пронзительно.

А мог ли он иначе писать о Донбассе? Горбатов искренне любил родную донбасскую землю. Хотя в те годы она была куда менее комфортна. Но всё же чистое и сильное чувство к Донбассу он пронёс через всю жизнь. Даже в московский период жизни он приезжал сюда не раз в пятилетку, лишь бы отметиться. Константин Симонов считал, что Донбасс навсегда остался для Горбатова родным домом и наоборот – это из Донбасса Горбатов ездил «пожить гостем» в Москву, на Урал, в Арктику.

«Орбато»?

В своих письмах, очерках, статьях Борис Горбатов «родными» называет сразу несколько населённых пунктов Донбасса. Это и Первомайск, в котором он появился на свет, и город его детства и юности Артёмовск, и Краматорск, и Луганск, и горняцкую столицу Сталино (сейчас – Донецк).

Друг молодости Горбатова С. Савельев, с которым они поддерживали связь на протяжении всей жизни, приводит строки одного фронтового письма Бориса Леонтьевича: «Тебе будет любопытно узнать, кстати, что эти строки пишутся в Луганске. А несколько часов тому назад я специально остановил свою машину на Первомайском руднике и заставил моих спутников выйти из неё, чтобы «поклониться» хатенке, в которой я родился».

Здесь интересна не только смесь старых-новых названий родных мест (ведь Луганск в те времена был Ворошиловградом), но и особый акцент на лично значимое и понятное только адресату. Это не только географические названия, они – часть жизни, наполненной драгоценными воспоминаниями.

После уничтожения СССР в чести стали совсем иные писатели. Патриотизм – абсолютно естественная любовь к Родине – был оболган и загажен. Конечно, в таких «новых условиях» творчество Бориса Леонтьевича Горбатова было не нужно ни России, ни уходящей в пещерный национализм Украине. Даже в родном Донбассе Горбатов полузабыт.

Алексей Симонов, один из немногих, кто пытается добрым словом напомнить миру о Борисе Горбатове, написал такие вот горькие строки о состоянии памяти о Горбатове: «Я бываю там, в этой квартире № 100 на Беговой, в доме, на фасаде которого висит мемориальная доска, где Г и В в фамилии Горбатов давно и безнадёжно стёрлись. Так «орбато» сложились и его литературная судьба, и память о ней».

Очень хочется верить, что в молодых республиках Донбасса наследие Бориса Горбатова окажется востребованным потомками непокорённых земляков.

Прорывая тишину вечности: Михаил Матусовский о Луганске

В судьбе Луганска Михаил Львович Матусовский играет особую роль. Он не просто выходец из города, как, скажем, Владимир Иванович Даль. Матусовский родился и вырос в Луганске, под сказочным донецким небом. Сюда он неоднократно приезжал. И каждый раз затерянный в придонцовых степях город пробуждал в нём чувства, о которых невозможно было не сказать.

Высказать несказанное

Кажется, что проще – сказать о своих чувствах? Но чем сильнее, чем неподдельнее чувство, тем большее косноязычие охватывает человека. Будто колокол, лишённый языка, творец может и не может сказать всего, полнозвучно, с пониманием своей правоты.

Речка движется и не движется,

Вся из лунного серебра.

Песня слышится и не слышится

В эти тихие вечера…

Песня должна быть прожитой и пережитой, чтобы зазвучать правдиво, честно, своей жизнью, уже отделённой от жизни своего творца. Так у любого музыкального инструмента – звук, аккорд есть нечто иное, нежели изначальная материя – древесина корпуса скрипки или медь колокола, его порождающие. Но что удивительно: ещё не звучащий звук уже живёт в скрипке или флейте. Его нет, но одновременно он – есть.

Кажется, это понималось Михаилом Матусовским. Не тогда, когда он бегал по улицам родного Луганска. Нет, должны были пройти годы расставания – и с друзьями, и с искрящей под солнцем Луганью, и с улицами и площадями Луганска.

О родном Луганске Михаил Матусовский пытался писать, ещё будучи студентом Литинститута. В 1937 году он вместе с Константином Симоновым приезжал в Луганск за сбором материала для будущей книги. Эта книга – о

Перейти на страницу: