Папы посмотрели друг на друга и увидели, что они в этих серых пальто выглядят очень некрасиво, а еще они увидели, что у всех них серые лица, а еще они увидели своих детей, стоящих рядом с мамами, и поняли, что этот смелый человек на трибуне говорит правду. Их дети тоже были серыми, в серых пальтишках, одинаковых серых шапочках, и все, как один, шмыгали носами, сморкаясь и кашляя в серые носовые платки.
И, когда они это увидели, всем папам, стоящим на серой площади, всем папам, приглашенным серым диктатором на праздник новогодней елки, стало стыдно.
Стыдно, что они хвалили серого диктатора.
Стыдно, что они красили дома серой краской.
Стыдно, что они выращивают серые яблоки и пекут серый хлеб.
Стыдно, что они строят заводы, из труб которых идет черный и серый дым, от которого все вокруг в их стране серое и некрасивое.
Стыдно, что они ничего не сделали для того, чтобы защитить своего сыночка или дочурку от серого диктатора, который только то и делает, что превращает яркие краски в плохой серый цвет, из-за которого дети постоянно болеют.
Стыдно, что у их детей нет хорошего разноцветного детства и ярко-желтого горячего солнца, которое было в их стране, пока ими не стал править серый диктатор.
Стыдно, что их много, а они не могут сделать для своих детей праздник Нового года таким, каков он есть во всех других странах – веселым, разноцветным, с хороводами, карнавалами, подарками.
Стыдно, что их много, а они боятся одного серого диктатора и кучки его серых генералов.
Стыдно, что они ПАПЫ, а папы в самом деле ответственны за своих детей и за то, в какой стране их сыновья и дочурки будут жить, а они ничего не делают, чтобы их детки жили лучше.
А еще они поняли, что они могут и должны быть смелыми, так как и они всегда думали и думают как это смелый человек на трибуне, только боялись сказать это вслух, вот так, при всех! Сказать правду.
Ведь они – ПАПЫ!!!
Их много!
А ПАПА – это самая главная и наиглавнейшая профессия в мире, так как именно с пап мальчики берут пример, и от того, каким был папа, очень во многом зависит, станет ли мальчик настоящим мужчиной: сильным, смелым, храбрым, ответственным.
Вот какое случилось чудо.
Вот что сделал свет от одной маленькой сухой желтооранжевой мандариновой корочки.
И когда все это случилось, все папы: папы, которые стояли в серых шеренгах, папы, стоявшие в оцеплении, папы, стоявшие у серой трибуны, папы, работающие серыми солдатами – сурово нахмурили брови и для того чтобы защитить храброго папу и не допустить к трибуне ни серых сыщиков, ни серых шпионов, протянули друг другу руки и превратили всю серую площадь в большое-пребольшое крепкое мужское рукопожатие и, образовав живое серое кольцо из своих крепких рук вокруг серой трибуны, громко, во весь голос сказали, никого уже не боясь:
– Мы не позволим никому арестовывать этого человека. Он сказал правду! Серый цвет – это плохо! Именно из-за того, что в нашей стране все серое, наши дети постоянно болеют! Долой серый цвет! Долой серого диктатора! Долой серых генералов, прокуроров, серых продажных судей! Мы никому не позволим отнимать у наших детей детство, отнимать у них веселые разноцветные праздники, воровать у них желто-горячий свет солнца!
Мы не хотим, чтобы наши дети жили в серой стране, мы не хотим, чтобы у них были серые некрасивые праздники и скучная серая жизнь. Наша страна должна быть, как и все остальные страны, красивой и разноцветной!
И нас много!
И теперь, когда мы поняли, что нам надо делать, чтобы наши дети смогли увидеть настоящий цвет настоящего желто-горячего солнца, мы сделаем все, чтобы наша страна стала, как и прежде, разноцветной! Даже если на эту площадь приедут все серые солдаты серой страны!
Это были смелые слова.
Это был очень смелый поступок всех пап сразу.
И это было сделано здесь, на этой площади, здесь и сейчас, как бы ни было страшно и опасно это делать и говорить.
Было сделано и было сказано!
Не было на площади никого, ни одного папы, кто бы хотел, чтобы его сын или дочурка болели от серых дождей, серого снега, серых таблеток, оттого, что едят серый хлеб, серые яблоки, оттого, что видят серых бабочек и серых, невзрачных птиц, оттого, что носят некрасивую серую одежду, спят на серых простынях, укрываются серыми одеяльцами.
У них, пап, было другое детство.
Настоящее!
Разноцветное!
И только их равнодушие когда-то давно позволило серому диктатору сделать их страну серой.
А чудо расцветало над площадью желто-горячим добрым и теплым светом. Оно подбрасывало в карманы каждому, кто стоял на площади, сухие мандариновые корочки. И все, кто находил у себя в кармане эти кусочки волшебства, смело прикалывали эти ярко-желтые корочки к своим серым пальто. Все папы хотели для своего сыночка или дочурки праздника. Праздника света! А что может быть лучше, чем разноцветный новогодний праздник и чудо! Чудо, от которого все становится разноцветным и красивым.
И тогда случилось еще одно чудо! Тогда его никто не заметил. Но это было чудо! Настоящее чудо!
Все, кто был на серой трибуне: серый диктатор, серые генералы, серые продажные прокуроры и судьи, серые сыщики и шпионы – испугались.
Испугались одного смелого и храброго человека.
Испугались и стали меньше ростом.
И серый диктатор испугался.
Он испугался смелых слов.
Он испугался смелых пап, которые образовали живую баррикаду и не пускали серых сыщиков к трибуне.
Он испугался яркого света, идущего от волшебной мандариновой корочки.
Он испугался чуда, потому что понял, что начинает сбываться пророчество, о котором ему очень давно говорили колдуны и серые ученые.
Но у него был план, были серые генералы, серые солдаты, и он не собирался сдаваться. Он знал, что серые солдаты выполнят любой приказ. И он, он привык быть серым диктатором, привык, что его боятся, привык, что именно его приказы беспрекословно выполняются, привык жить в очень удобном для него сером цвете. И он так просто сдаваться не собирался. Он знал, что однажды люди захотят вернуть себе обратно их право жить в хорошей разноцветной стране, он знал, что однажды пророчество сбудется. Но он знал и другое – чудо не может длиться вечно. Чудо – это миг. А миг, как ему разъяснили его генералы, можно очень даже запросто переждать в удобном и неприступном бункере,