И строка о волнении из стихотворного тома?
Снова мысли летят, исчезая, как время, вдали,
Чтоб с тревогой смотрел человек на небесные дали.
И еще одно утро понять, что же мы потеряли.
И еще одно утро понять, что же мы сберегли.
И плывут облака. И касается утро земли,
Чтоб душа не разбилась от сна о любви и печали.
«Поэт не спит. В окне луна…»
Поэт не спит. В окне луна.
А на деревьях галок стая.
Ни вдохновения, ни сна,
Ни сахара в стакане чая.
Поэт простой, как детский вздох.
Ни шляпы модного покроя,
Ни галстука в цветной горох,
Ни строчки новой, ни покоя.
Ни дачи за городом, ни
Народного апофеоза
И ни влиятельной родни.
И спать не спит. Какая проза!
«Хоть грущу – но я счастливый…»
Хоть грущу – но я счастливый,
Может, в этом мой талант?
Я не ездил на Мальдивы,
На Канары, в Таиланд,
Не нашел в кладовке клада,
Не купил кирпичный дом,
А со мною счастье рядом,
Вместе с ним баклуши бьем.
Нет ни банковского счета,
Ни квартиры в США,
Нет ни ордена Почета,
Ни медали. Ни шиша.
К службе воинской не годен,
В грязь могу упасть лицом,
А за мною счастье ходит,
Как сынишка за отцом.
Наступление пустыни
Слишком много наивности ныне!
Слишком много открыто дорог!
И по ним наступает пустыня,
Равнодушия желтый песок.
Замечают пока старожилы,
Что песок засыпает очаг,
Засыпает алтарь и могилы,
Что вода высыхает в ручьях,
Что в слезах только соль остается,
Разъедая тревогу и сон.
Как арба, уже катится солнце
На пустынный земной небосклон.
Слишком много нездешнего юга,
Слишком мало надежды и рек!
Что ж… Пустыня мне станет подругой
И разделит со мной этот век.
Что ж, подруга, пора бы стать ближе
Хоть на пару признательных строк.
Как торопит, с тобою я вижу,
Ветер времени вечный песок.
Смысл истории
Перелистаешь летопись времен,
Направо поглядишь или налево:
Убили принца,
Царь с семьей казнен,
И головы лишилась королева.
Столетия безмолвствует народ.
За это русский воздух на майдане
Толпа разноголосая клянет –
Простор и воздух вековых молчаний.
И снова холод казни и туман.
Свободе не хватает человека.
Кругом измена, трусость и обман,
Кругом
ночь, улица, фонарь, аптека.
История?! –
От музыки «мобил»
Заснуть не могут звезды и моллюски.
А смысл в чем?
Чтоб ближних возлюбил,
Как самого себя…
И воздух русский.
«Как будет жить мой тихий кабинет…»
Как будет жить мой тихий кабинет,
Когда пройдет лет сто, а то и двести? –
Пойду взгляну – все сны мои на месте?
А может, кабинета даже нет?
Увижу, может, только паука,
На книгах пыль, на книгах паутина,
Слова остались – не осталось сына.
И смысл уносит времени река.
Стихи, которым скоро двести лет,
Читают равнодушно чьи-то дети,
Им все равно, что нет меня на свете.
И сына нет. И значит, внука нет.
Я новый мир не предаю суду,
У нас и не такое раньше было.
Пойду и посмотрю свою могилу.
А может, и могилу не найду.
И если не пойму я этот свет,
То что с того? Став неземною тенью,
Не стоит долго думать о забвенье.
А может, и могилы даже нет.
И к лучшему. Кому следить за ней?
Кому следить, чтоб было справедливо,
Чтобы всплакнули незабудки с ивой
Над жизнью промелькнувшею моей.
Прощай, мой кабинет. Ты стал чужой.
Я сына пережил. И мы с ним вместе
В небесном доме лет, наверно, двести
Живем – не плачем. Я пойду домой.
«И земля, и все дела сгорят…»
И земля, и все дела сгорят,
Все пойдет в огонь – усилит пламя.
Почему мы верим: говорят
Души неизбежными словами?
Почему невольникам греха
Кажется, что мы коснулись сути
Неустанным зрением стиха
О прошедшей навсегда минуте?
Алиса Ганиева
Родилась в 1985 году в Москве. Детство и юность провела в Дагестане. Окончила Литературный институт имени Горького. Публиковалась в «Московском вестнике», «Литературной России», «Новом мире», «Вопросах литературы», «Знамени», «Литературной учебе» и многих других изданиях. Автор книг «Салам тебе, Далгат!», «Полет археоптерикса», «Праздничная гора», «Оскорбленные чувства», «Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века». Лауреат премии «Дебют», «Триумф», Горьковской премии. Живет в Москве.
В трубу
Рассказ
Бывший делец Исаев и фотограф Конюшин за долгую дорогу превратились в почти неразлучных друзей. В вагоне было просторно. Кто-то читал, кто-то пялился на мелькавшие в окнах картинки полей под грозовым сиреневым небом, другие, как обычно, шлялись по поезду или дрыхли в спальных купе.
– Вот когда я ездил на обычных поездах, а не в вакуумных, как этот, то обратный путь всегда шел быстрее, – говорил Исаев, прихлебывая сладкий чай из стакана. – А тут как-то все размыто. Непонятно, в какую сторону мы несемся, то ли на запад, то ли на восток.
– Как это непонятно, а пейзажи? – возразил