– А, это ты, – посмотрела она, приподнимаясь на локте, – привет.
– Привет, зайчик, – весело ответил Андрей Петрович и придирчиво оглядел комнату.
Жуткий беспорядок. Конфетные фантики везде, даже на полу. Клык пони-мутанта на столе.
– Это, а не видно в камеру-то?
– Чего?
– Тебя не видно? И комнату?
– Нет, конечно. Не видно и не слышно, – откинув одеяло, она присела. – Вот спать что-то хочется. Целый день.
– А это что такое? – спросил Кратов, указывая на клык пони-мутанта.
– Моя заколка, – нахмурилась Олисава. – Дед, у меня сейчас лекция…
– Знаю-знаю, послушай…
– Ну…
– Вызови мне такси. До ресторана «Букет Венеции».
– Что? Буклет?
– Бу-кет. Ну как всегда! Забыла? Итальянский дворик мне уже наскучил… – Андрей Петрович подмигнул.
– Ага, сейчас, – Олисава выпростала из-под одеяла босые ноги, затем нагнулась к ноутбуку и громко сказала: – Мари-иванна! На пять минут отлучусь. Пять минут меня не будет, можно?
Кратов с ужасом увидел, что она даже не приоделась к уроку: в растянутых пижамных штанах и кружевной майке прошлепала к столу и, скрутив волосы в тугой пучок на макушке, прицепила клык пони-мутанта. Потом вставила длинный белый шнур телефона в розетку, что-то сосредоточенно потыкала. Улыбнулась.
– Ну все, такси едет.
– Вот спасибо… – Андрей Петрович шагнул навстречу. Свои чувства, в отличие от вредной Маринки, внучка не берегла. Подпрыгнув, она чмокнула Кратова в щеку и тут же юркнула обратно под одеяло. Только пятки мелькнули.
– Все, давай, – махнула рукой. – Хорошего отдыха…
– Привезу тебе конфет и чипсов, – пообещал Андрей Петрович и поспешил в прихожую.
Ксана и Маринка, закрывшись в комнате, что-то возбужденно обсуждали; кажется, ругались. Как всегда. Значит, получится уйти незаметно, и это хорошо. На мгновение Кратов задумался, стоит ли брать костыль. На улице могла засвербеть нога, и тогда без опоры будет тяжело передвигаться. С другой стороны, как-то неловко. Топорный грубый костыль, будто он инвалид или немощный какой. «А ну! Рискну, – решил Кратов, – была не была, справлюсь…»
В последний момент догадался набрать Феечке, просто чтобы напомнить: сегодня они встречаются в «Букете», а не в «Итальянском дворике». Феечка – золотые волосы, нежный взор, тяжелые перстни на белых перстах.
Новость оглушила. Феечка забыла о встрече. Точнее, она придумала какую-то пандемию и вообразила, будто он (он!) находится на самоизоляции, как человек отнюдь не молодой, но достигший весьма преклонных лет. Все это Феечка высказала мягко, торопливо и бессердечно. Особенно задело сочетание «весьма преклонных лет». От возмущения Кратов аж подпрыгнул.
– Кто это в преклонных летах?
– Я думала…
– Ко мне это не относится!
– А-а-а…
И тут… – о, лукавая и неверная, умеющая во время бури летать под зонтом, собирающая в плетеную корзину ночные фиалки, – Феечка произнесла:
– Ну извините, я это так сказала. На всякий случай. Просто так, вот… И все равно не получится. Дело в том, что я уже еду… на каток. Поэтому сегодняшнее занятие, к сожалению, придется перенести… Простите…
– Почему это не получится? – сухо осведомился Кратов. – Занятие отменяется, ладно. Но почему встреча-то отменилась, Фея? Почему?
– Андрей Петрович, сегодня у меня каток. Понимаете, я уже собралась…
– Так и я на каток могу. Зачем отменять встречу, если?..
Каток похож на зеркало, он отражает небо, и человек, впиваясь лезвием коньков в тончайший лед, творит узор.
Фонтан случайных линий, безмолвных звуков, раскатанных клубков.
– Вы? На каток?! – лучисто засмеялась Феечка.
– Конечно, ну конечно! Уже лечу! Скажи только, куда…
* * *
Это был каток, затерянный в одном из многочисленных парков на севере Москвы. Тихая аллея, освещенная редкими тусклыми фонарями-амфорами, привела к стадиону, залитому светом и музыкой. Кратов распрощался с таксистом на входе, самостоятельно преодолел скользкую полутемную аллею и тут вспомнил, что не взял с собой коньки. Какая же досадная оплошность!
Однако не ехать же обратно. Тем более что перед стадионом, возле скамейки, уже ждала Феечка. Вот она заметила его, замахала варежкой и, улыбаясь, забавно сморщила нос. Ах! До чего же она была хороша! В белых коньках и белой взбалмошной юбочке, в вязаной шапочке с пушистым помпоном. Но лучше всего были ее улыбка и волосы: длинные, густые, золотистые. Целый водопад! Мягко сияющий, словно бы в нем скрывалось маленькое солнце.
– Феечка, я так торопился, что забыл коньки…
– Ой… – улыбка разом исчезла с ее лица, – что же теперь делать?
Посыпал крупный снег, смешанный с дождем. Фонари горели тускло, вдали, одиночными копьями. Стадион, напротив, сверкал и плавился, будто слиток золота аргонавтов.
– А… точно! – тут она опять просияла. – Андрей Петрович, есть же прокат. Вон, в том домике. Вы пока берите, а я покатаюсь. Встретимся на льду.
– До встречи на льду! – вдохновенно согласился Кратов. – Смотри, не упади там…
– Скорей берите, скорей! Каток через час закроется.
…«Скорей» не получилось. Сначала Кратов отстоял огромную очередь в пункте проката, затем долго завязывал, мучил юркие и пронырливые шнурки-змейки. Пальцы не слушались, концы шнурков положенным «бантиком» никак не складывались. В итоге затянул морским узлом. Пошатываясь, встал. Мелькнул образ: вот он, маленький мальчик, мчится по ровной поверхности озера, рядом его друзья, целая банда, а дома ждут мама и горячий чай с медом. «Мама…» – давно забытое чувство грусти и нежности на мгновение сжало его сердце.
А с катка тем временем рвался, нарастая, колючий и сильный ветер, звал, теребил ворот куртки, затягивал в водоворот. Людей было столько, что сначала Кратов не мог понять, как все они едут и не сталкиваются друг с другом. Впрочем, долго размышлять было некогда: двигавшаяся толпа подхватила его и утянула в сторону часовой стрелки. Так Кратов догадался, что каток – это на самом деле часы, а все они – лишь шурупы и болтики сложного механизма. Где-то в центре движения, у истоков всего, мелькала белая пружина – шапка Феечки.
Златовласая фигуристка. На самом деле ее звали Феврония Белькова. Где-то с год назад она разыскала телефон Андрея Петровича, позвонила ему и поведала историю своей несчастной жизни. Феврония мечтала изучать литературу и философию, но родители настояли, чтобы она поступила и окончила экономическое отделение Финансового университета. Теперь она работает с отчетами и документами, каждый день приходит в стеклобетонное здание, гигантскую башню-карандаш; поднимается на двадцать седьмой этаж и садится в кресло перед компьютером. Пытка длится до позднего вечера, иногда отчетов столько, что из башни удается выбраться ближе к полуночи. Вокруг – сотни таких же компьютеров, ворох бумаг и человеческих фигур, согнутых над столом. Тишина. Слышно только, как монотонно стучат клавиши. Развеяться, принести к компьютеру чашку кофе