Едва он закончил, как звёзды Вега, Денеб и Альтаир воссияли особенно ярко, а бездонное крымское небо разрезали три ослепительные молнии, похожие на огненный трезубец. Прогрохотал гром, от звука которого сердце Стаканского окончательно рухнуло в пятки.
Гарпия вновь удостоила его взглядом, но на этот раз уже не столь испепеляющим.
– Милость богов безгранична, Сергестус! Твои клятвы услышаны, и ты останешься жить! Твои дети вырастут и окончат школы с медалью, а один из них через тридцать лет даже станет олигархом! Но – помни, помни, помни!
Она резко спикировала вниз и, просвистев на бреющем полёте над ялтинской набережной, сбросила его прямо в прибой возле ресторана «Эспаньола». Стаканский с минуту барахтался в морской пене, пока наконец не выбрался на твёрдый асфальт и не доковылял до знакомой скамеечки под разлапистой пальмой. Он без сил опустился на её тёплый краешек, и от него во все стороны зазмеились водяные дорожки, похожие на кляксы.
– Нарушаете, гражданин?
Перед Стаканским возникли два милиционера в белоснежных рубашках, фосфоресцирующих в фонарном свете. На одном были лейтенантские погоны, на другом – сержантские. Их одинаково вежливые улыбочки явно не сулили ничего хорошего.
– Вы в курсе, что на период проведения Олимпийских игр в Ялте введён особый режим?
– Я… я… ж-журналист. Н-нахожусь т-тут со с-спецзада-нием. А что я, с-собственно, н-нарушил?
– Купаетесь в пьяном виде. Да ещё с шашлыком!
Стаканский опустил взгляд и с изумлением обнаружил, что его пальцы и вправду до сих пор судорожно сжимали шампуры.
– Ох, б-блин… н-накладочка в-вышла…
– Документики предъявите!
Он сунул шампуры в ближайшую урну и вытащил из кармана своё размокшее удостоверение.
– В-вот.
Лейтенант развернул бордовую книжечку с золотистым тиснением, вчитываясь в содержимое.
– Так. Уважаемое издание, специальный корреспондент… ая-яй!
– П-прошу п-прощения. Б-больше не п-повторится…
– С «Эспаньолы» упали?
– Уп-пал.
Лейтенант сочувственно покачал головой.
– Такая победа нашей сборной, понимаю… Ладно, журналист. Суши ксиву и больше не падай!
Он козырнул и вернул удостоверение Стаканскому. Тот кивнул и потерянно побрёл в сторону гостиницы.
Лев Яковлев
Родился 2 ноября 1954 г. в Москве. В 1976 г. окончил Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова. Писал для Союзгосцирка клоунады, антре, детские спектакли. Переводил произведения азербайджанских поэтов. Работал в Бюро пропаганды художественной литературы в Союзе советских писателей (ССП). Работал на телевидении, писал сценарии для воскресной детской телепрограммы «Будильник», придумал и вел программу «Хорошие книжки для девчонки и мальчишки», совместно с Николаем Ламмом придумал программу «Детские анекдоты». Первые публикации состоялись в 1984 г. В 1990-м Лев Яковлев стал одним из организаторов литературного объединения «Чёрная курица» при Всероссийском центре кино и телевидения для детей и подростков. Объединение заявило о себе в апрельском номере журнала «Пионер». В том же году был создан редакционно-издательский центр «Чёрная курица», который просуществовал до 2008 г. За время его работы было издано около 600 книг. В 1990 же году под руководством Яковлева был издан альманах «Ку-Ка-Ре-Ку». Ровно через год, в 1991-м, в свет вышли первые авторские стихотворные сборники для детей дошкольного возраста «Про Петю» и «Я бегу».
С 1991 г. Яковлев являлся членом Союза писателей СССР. Издавал детский юмористический журнал «Вовочка». Написал либретто для опер и мюзиклов «Анна Каренина», «Плаха», «Пиноккио», «Съедобные сказки», «Тарзан» и других. В 2011 г. стал лауреатом премии Правительства Российской Федерации за работу над мюзиклом «Повелитель мух», поставленным в Московском государственном академическом детском музыкальном театре имени Н. И. Сац. В 2015-м в Москве создал «Театр читок», где идут современные пьесы, отобранные на конкурсе «ЛитоДрама».
День еды
Фая еще спала. Мне не до сна. Надо было облагородить место еды. И начал я с туалетов, они же напрямую связаны с едой. Туалетов два, ребята. Как видите, кое-чего в жизни я добился. Каждый – по полтора метра, из качественного горбыля. Первенцу, если не изменяет память, лет тридцать. Я даже не помню, кто его колотил – Вовка Фомичёв или Генашка. Обоих уже нет на этом свете, а туалеты стоят как сторожевые башни нашей бурной дачной жизнедеятельности. Младшенькому лет пятнадцать, наверное. И вот старший стал заваливаться на собрата, я предполагаю, из зависти, поскольку мы им давно не пользовались. До туалетов, кстати, у нас были четыре кирпича и яма. А вокруг-то, вокруг – поют птицы, колосится крапива в человеческий рост, произрастают шампиньоны, интересных насекомых также можно наблюдать. Короче, первозданная природа. Но нам намекнули, что пора бы как у людей… И вот как у людей – заваливается, гад. Старший на младшего. Того и гляди испортит праздник еды…
Озарение пришло внезапно. Я отпилил кусок половой доски, оттянул старшего от младшего и вставил доску между ними. Теперь если упадут, то оба. И пусть старший почернеет от зависти, но я покрыл крышу младшего рубероидом. Ребята, я покрыл крышу рубероидом! Звучало как музыка, и я тут же позвонил кому надо в Москву, пропев эту похожую на ноктюрн Шопена фразу… Давеча, понимаешь ли, крышу рубероидом покрыл, ну естественно, сам, кто ж еще, так оно вернее…
К этому времени проснулась Фая и одобрила, что не свалился с лестницы и не тюкнул молотком по пальцу. Да, я такой!
На очереди – дровяник. Ему, точно скажу, сколько: строили, когда Пете было десять. Скоро Пете тридцать семь. Напоминал дровяник ветерана, которого шатает ветрами, хлещет дождями, бьет градом и жжет солнцем. Я подставил елкообразные подпорки под среднюю слегу (профессиональная терминология – это мое), вишневого цвета, от разобранной намедни перегородки между кухней и комнатой. Свисавшие лохмотья рубероида оборвал и заменил целлофановой пленкой. Защитил, так сказать, от ливней.
Забегая вперед, информирую: когда пленку сорвало (где-то через день), мы наняли Женю из соседней деревни, который приходил в десять, а ровно в двенадцать уезжал на велике домой, к цыплятам, потому что нервничал, когда долго их не видел. Так что строительство дровяника заняло полмесяца, и кульминацией его стала реплика моего внука