Квинтэссенция страха
эссе
Часть первая. Одиночество Прометея
Вадим сидел над раскрытой книгой, подперев голову руками. Он уже сбился со счета, сколько тысячелетий прожил, листая страницы фолиантов, рукописей, разрозненных записок и глиняных табличек. Подходил к концу срок его девятилетнего заточения. Он прошел девять кругов ада человеческих деяний, и вскоре ему предстояло выйти в мир. Перевернув последнюю страницу последней книги, он прочел: «Всему свое время! Ты приоткрыл все завесы! Скажи свое слово!»
Он погладил длинную бороду, встал из-за стола и начал ходить взад-вперед между стеллажей с книгами, задвигая стеклянные двери, отделяющие мудрость времен от беспечной современности последнего поколения. Перед тем как выйти отсюда и надеть на себя белые одежды, он решил провести в библиотеке последнюю ночь наедине со своими мыслями.
Это был девятый, самый нижний этаж священной библиотеки. Сюда в течение веков стекались священные книги из всех уголков мира, добываемые всеми недозволенными способами. Его заточили в этом подземелье, когда он, еще совсем юным, вступил в состязание с высшим иерархом могучей церкви и поставил его в тупик своим последним вопросом. Решение Его Святейшества было одобрено высоким собранием святых отцов, прибывших со всех концов света. Старая вера рушилась, фанатиков становилось все меньше, да и обычные люди стали задавать очень много неудобных вопросов.
Они решили, что он должен стать жертвой на алтарь новой веры: только сострадание к жертве может тронуть души, поверившие в силу личной, независимой свободы воли. Ему предстояло найти идею нового учения! Если вера в беззаботную, счастливую жизнь после смерти утратила доверие, что может убедить человека прожить свою жизнь праведно и не стяжать то, что уже не лезет ни в карманы, ни в ненасытное нутро? Стяжательство стало пороком пороков, поражающим независимо от возраста, статуса и духовных обязанностей… Ребенок перестал быть святым существом, насилие над которым не подлежит искуплению. Попрана чистота женщины, ее миссия хранительницы родового кода, записанного в ее ДНК, и ее обязанность нести его дальше в соответствии с высшим законом мироздания. Все искупалось «Божьей волей». Ни один мессия не смог обуздать злую волю человека.
Дойдя до конца последнего стеллажа, Вадим остановился: перед ним в глубине коридора мерцало огромное зеркало. «Люблю большие зеркала, – подумал он, – они мистически свободны, они, как времени шкала, рассудку злому чужеродны…» Он смотрел на свое отражение во весь рост и не узнавал себя.
«Кто я? Зачем я здесь? Я потратил девять лет моей жизни только на то, чтобы узнать, как было. Почему я должен теперь решать, как будет? Я мог бы отказаться от этого… но тогда даже за всю мою жизнь я не смог бы даже приблизиться к истине, ведь эти двери открывают не для всех. Почему они выбрали меня? Я родился там, откуда все когда-то началось, но… я современный человек, и я не рвался в Прометеи… Конечно, они знали, что в моем рождении не все обычно, я «собран» из генов трех родителей. Да, теперь уже поздно: я не смогу продолжать жить, как обычные люди, потому что теперь я – ЗНАЮ! Значит, на это они и рассчитывали!»
Он разглядывал свое отражение. Разговаривал с самим собой. Ему казалось, что та часть его, за зеркалом, отвечает…
– Главное, что отличает человека от животного, – мораль! – сказало зеркало.
– Она утрачена, согласен. Какое решение я могу найти, чтобы человечество прошло эту ступень, освоило урок и смогло двигаться дальше? Почему религии предлагают счастье после смерти, почему они не дают способа жить и чувствовать себя счастливым при жизни? Они используют страх муки вечной…
– Религии избавили от этого страха… – ответил ему человек в зеркале.
– Но не стала радостней жизнь, стала радостней смерть… Религия снимает тяжесть отчаяния, а счастья это все равно не прибавляет! Смирение не убивает жажду справедливого возмездия: сердце не отпускает, а только притихает, задавленное словами… Жертвоприношение уже было искуплением, жертвами становились поочередно то люди, то звери. Все способы наказания перепробованы в веках, и даже любовь не закрыла своим покровом ребенка от насильника, от матери-убийцы… Раскаяние оправдывает зло. Горячая молитва возносится за жертву, но не спасает ее. Что должен знать человек, чтобы не причинять боль другому, не стяжать безмерно?
– Любить ближнего, как самого себя… – спорило «зеркало».
– Но полюбить себя – значит простить себе все. «Блаженная печаль самой любви, предчувствие ее неверности…» Раскаяние спасает не жертву… – горестно заключил Вадим и еще раз посмотрел на своего двойника в зеркале. Тот ничего не ответил…
Повернув обратно, он прошел между стеллажами, устроился удобно для медитации, закрыл глаза и задал свой главный вопрос.
…Он увидел себя идущим по лестнице. Впереди него шли люди. «Куда я иду? Почему я не знаю, куда я за ними приду? Не хочу идти по лестнице!» – решил он.
По краям лестницы, с двух сторон, лежали каменные глыбы. Он ступил на них, пошел вверх и наконец увидел, куда вела лестница: в конце ее, высоко вверху, горела звезда. Он отвел взгляд от звезды и почувствовал, что летит среди звезд. Приблизившись к краю своей галактики, присел на краю последней спирали, спустив ноги в бесконечность. Вселенная вращалась, как огромный водоворот, медленно и величественно. Насмотревшись на это циклопическое действо, он повернул голову к бесконечности. Пролетев еще немного, остановился около желтой планеты, и за ее краем ему открылась другая галактика… Это был «Глаз Бога» – совершенный, как Весика Писцис, вобравший в себя все смыслы законов Вселенной и человека, выверенные точными математическими пропорциями.
«Что это? Зачем мне это знать? Что я должен понять? Как я мог улететь так далеко? Как мог я это видеть? Мои глаза были закрыты», – подумал Вадим и очнулся.
Он сидел на полу и пытался анализировать свои видения.
В этом «святилище мысли» на каждом подземном этаже были встроены подобия окон, за которыми бежали дни и ночи так же, как наверху. Равнодушное солнце уже давно зашло за последнюю черту, отделяющую остатки дня от ночи. Оставались последние часы – священная ночь, отделявшая его от начала чего-то нового, еще никому не ведомого…
«Почему у меня такое имя? Я и “ветер”, и “символ победы”, “сеятель смуты”, и “любимый”, и “зовущий”… Скажи мне, кто я, если можешь?» – вопрошал он в пустоту.
Распластавшись на своей лежанке, он заснул и начал погружаться в новое видение.
…Он шел по широкой улице. Все вокруг было красиво и нарядно, как в праздник. По улице шли веселые люди, шалили дети. Они