Сам «Комбат» со своими правительством уже который день находились в «цитадели», то есть комплексе энергостанции. Там они заблокировались едва ли не в первый день природной аномалии.
Бросить все и бежать в фортификацию их вынудило далеко не сияние, а то, что пара их укрепрайонов пришла в соприкосновение с ОМСДОНами. Точнее было сказать, инициатива исходила от сил вторжения.
Перемещение в фортифицированый городок не было лишено смысла, но дальше было интереснее. Боевые столкновения оказались лишь дистанционным прощупыванием — ОМСДОНовцы не были самоубийцами. Вероятно, они ожидали, что будет задействован какой-то туз в рукаве, например разгром укреплений крылатыми ракетами. Не дождавшись этого прорывного удара, ОМСДОН отошли на исходные позиции.
Тем временем подразделения, оставленные контролировать город внезапно блокировали «цитадель». В СФС, в этом огрызке, произошел военный переворот. Новый самопровозглашенный, правильнее было бы, учитывая историю СФС повторить это слово не один раз, тут же пошел на открытые переговоры с центральными властями. В чем-то это был достойный ход — угроза вторжения и боев была отведена.
На левом берегу все произошло по более мягкому сценарию и «Доку» удалось сохранить лицо куда в большей мере, чем «Комбату». «Док» самолично объявил о старте переговорного процесса, потом бежал в соседний Казахстан и там исчез.
СФС и КАНАР в своем прежнем виде прекратили свое существование. Теперь это был просто Суперфедерант. Вообще и он мог бы уйти в прошлое, да стихия вмешалась — неразбериха охватила теперь весь мир. Злые языки говорили, что это и есть настоящая Конверсия Войны.
Как бы то ни было теперь из многочисленных окон многоэтажек правобережных, стоявших вдоль проспекта, торчали палки с белыми флагами. Торчали они уже не первый день. Первоначально вроде бы они предназначались для подразделений, устроивших переворот. Теперь сигнализировали вошедшим левобережным. Вопреки прежней пропаганде, местные абсолютно не выказывали никакой агрессии по отношению к прибывшим с левого берега. Кое-где уже были сформированы совместные подразделения из бывших правобережных и левобережных — город нужно было держать под контролем. Ни мародеров ни другого подобного элемента никто не отменял, даже стихия.
После того, как подразделение получило задачу, Драгович и Белобрысый направились к Западу, туда, куда убегала трамвайная линия. Идти по ней было проще, чем по проезжей части, где нет-нет да кто-то проезжал.
Где-то далеко впереди высилась тонкая мачта с радаром, прежде защищавшим промышленный район «Интер-Нитро». Ее тогда, после весеннего налета довольно быстро отремонтировали. Сейчас из нее вышел неплохой визуальный ориентир — рельсовая дорога уходила не пойми куда.
— Выглядит как самый край города, — произнес Драгович, уже знавший, как тут разбросаны кварталы.
— Там, дальше, несколько километров, начинается большой многоэтажный городской район, — ответил Белобрысый, — Я там когда-то жил. До того, как мы потом за город переехали. Давно, до Предвойны. Я мелким тогда был.
Драгович вспомнил, что Белобрысый не раз это рассказывал.
— Это не те кварталы, которые издали видно было? — спросил он Белобрысого.
Рельеф был сложен так, что если отъехать от реки за пределы города, в район аэропорта или около того, то только тогда открывался вид на ночные огни какого-то правобережного района, да и не одного.
Белобрысый подтвердил догадку Драговича.
Однако же, дальнейшее продвижение вывело их к одноэтажному не то поселку не то району. Конца и края ему видно не было.
В какой-то момент раздался авиационный шум. Подняв глаза, оба увидели как на восток мчался одиночный штурмовик. Летел он низко, не более километра по высоте.
Солнце, светившее незамутненным никакой облачностью светом светило как-то по-особенному резко. Зеленого зарева днем было практически не рассмотреть, но возможно изменения в характере дневного света все же как-то были связаны с новым состоянием атмосферы.
В какие-то дни вроде бы ясное небо было располосовано растянувшимися от горизонта до горизонта облачными полосами, напоминавшими полупрозрачные инверсионные следы. Так теперь выглядели перистые облака, размазанные мчавшими их с запада на восток стратосферными ветрами. Сегодня небо было абсолютно чистым.
Еще произошли какие-то изменения в климате. Сейчас, в середине ноября здесь было не холоднее, чем в иной сентябрьский день. Драгович мог сравнить лишь с прошлым годом, но остальные-то знали, что говорили.
Возможно это было дополнительным фактором, помимо военной разрядки сподвигавшим всех на незатейливые празднества. Вот и сейчас сразу с нескольких дворов грохотала музыка.
Как и в многоэтажных кварталах, над подворьями можно было наблюдать белые флаги, болтавшиеся на выставленных палках или трубках. Кое-где были и российские, означавшие окончание конфронтации с центральными властями.
Общительный Белобрысый не преминул подойти к одной из калиток и выкрикнуть:
— Здрасьте, как оно?!
Реакция была вполне дружелюбной. Драгович не переставал удивляться тому, как быстро растаяла вражда двух берегов. Не иначе, как ее искусственно накачивали все эти годы.
— Как же так вышло, что ты видел самого Запердяева и не оставил ни одной фотки, в который раз начал Белобрысый.
— Да ты задрал! — сердито проворчал Драгович. — А даже если осталась бы фотка, что она меня миллионером сделала бы что ли?
— И то верно, — согласился Белобрысый.
— «Мексиканец» вообще с ними тогда несколько дней пробухал и что?
— А может это вообще не он летал, а какой-то суперагент под его именем?
— А тогда тем более на что мне было с ним фотографироваться? Мужик как мужик был, нудный такой. Ну «был» в смысле «в поездке был». — поправился Драгович.
Где-то вверху сверкнула молния.
Белобрысый выругался — как и многие он не успел привыкнуть к тому, что теперь то и дело в ясном небе сверкало и грохотало и без какой бы то ни было военной деятельности. Любой подобный звук заставлял инстинктивно искать мачту с фонарем. Они, эти мачты никуда не делись и по-прежнему подмигивали.
— Тепло почти как у нас, — начал Драгович. — Может, скоро уже и домой пора будет двигать.
— Как знаешь, только смотри чтобы обратно бежать не пришлось. Надо подождать когда все уляжется.
— Уляжется, это как? Что должно произойти, чтобы сказать, что все улеглось?
— Ну вот хотя бы небо перестало зеленым светить.
— Здорово. А ты знаешь, когда оно перестанет светить?
— Ну или когда отложенные выборы проведут. Я про американские.
— Еще не лучше. А если то, что Оппенгеймер теперь где-то у вас, в России прячется правда, то что тогда?
— Это какая-то бредятина, я в эти слухи не верю, — ответил Белобрысый. — Во-первых зачем, во-вторых, что тогда Америка все это время будет делать?
Если поначалу, несколько дней назад бегство Оппенгеймера смешно сказать на целом летающем штабе распространялось, как какая-то невесть