и страх, и тщеславие, но всё ещё не решалась назвать её. Как будто, пока слово не произнесено, можно уклониться, но, как только оно названо, всё становится неизбежным. — Это — Тринадцатая часовня, — тихо сказала она, уже зная его ответ.
— Разве в Небесном Дворце не двенадцать часовен? Двенадцать часовен, посвященных Двенадцати Добродетелям. — мать Беккерт улыбнулась, увидев, что была права, и откинулась назад, позволив карете встряхнуть её:
— Ты, возможно, знаешь кое-что об этом, мастер Карузо, и кое-что о том. Но насчёт добродетелей… — она снова посмотрела на толпу за окном. На паломников. И проституток. — Тебе ещё многому предстоит научиться.
