Ознакомительный фрагмент
находили.Я вспомнил свое удостоверение. Оно лежит в общаге, в надежном месте. Спрятано. Ну что ж… вот она, моя ниточка к правде.
Будем надеяться, кровь на удостоверении ещё пригодна. Если нет — буду искать другой след…
А вслух продолжил выспрашивать у Корюшкина:
— Скажи, Ваня, а если человек жив-здоров, но не хочет давать вот этот буккальный эпителий? Ну не буду же я ему ватной палочкой в рот лазить. Как незаметно взять, чтобы он и не понял?
Корюшкин почесал нос, поправил очки:
— Ой, Макс, что ж у тебя всё так сложно-то… Принеси его вещь, которой он постоянно пользуется. Ну, например, наволочку с подушки. Рубашку не стиранную.
— Наволочку? — поморщился я. — Сложно. Что-то попроще.
— Ну… кружку. Из которой только он пьет. Главное, чтобы немытую. Или, на худой конец, шариковую ручку. Только ту, которой пользуется именно он постоянно, и никто больше.
— О, ручка — это нормально, — кивнул я. — Всё, завтра принесу тебе объекты.
Помолчал, потом добавил:
— А если вот старую кровь… как лучше? Вместе с предметом-носителем тащить или как?
Мне, естественно, не хотелось светить тут именные корочки.
— Ай, опять темнишь… — проворчал Корюшкин, но открыл ящик и достал тубус с палочкой. — На. Специальная. Намочишь водой, поелозишь по следу крови. Эта головка из флокса, специальные волокна, всё впитывает. Потом обратно в тубус — внутри сорбент, осушитель, материал не загниёт и… короче, дальше помнишь.
Я взял в руки палочку, покрутил.
— Только смотри, — крикнул мне вдогонку Ваня, — этой палочкой больше ничего не касайся! Никакой чужой ДНК, никаких примесей чтоб. Ошибки потом не исправишь.
— Всё понял, товарищ эксперт, — щёлкнул я каблуками. — Сделаем, как в аптеке.
И вышел из кабинета, чувствуя в кармане тубус — словно маленький ключ к разгадке моей собственной жизни.
* * *
Закинув рапорт в кадры, я двинулся не в общагу, а в квартиру, где жил раньше с Машкой. Надо было собрать кое-какие вещи для поездки.
Маша встретила новость о моём «отпуске» с кислым видом. Вздыхала, ходила по комнате, наблюдала, как я укладываю рубашки в чемодан.
— Я думала, мы последние дни вместе проведём, — протянула она с жалобой в голосе.
— В смысле — последние дни? — удивился я, поднимая бровь. — Маха, я ж не навсегда уезжаю.
— Эх, Максим… — девушка заламывала руки и кружила по комнате, как по сцене. — Ты даже не в курсе…
— Так. Чё за причитания? — буркнул я, застёгивая молнию.
— Я перевожусь, — вдруг выпалила она.
Я замер, распрямился, оторвался от чемодана:
— Как это «перевожусь»?
— Ну, вот… предложили в Питере должность. И город мне понравился. Я уже рапорт написала на перевод. Весь отдел знает…
— И мне ничего не сказала? — нахмурился я.
— А ты бы и не заметил! — дернула плечиком Машка, надув свои губищи. — Тебя вечно нет, всё у тебя «дела-дела».
— Ага… дела, — буркнул я.
Если б я ей начал рассказывать — за неделю бы не закончил.
— Знаю я твои дела… — Машка резко замялась, но взгляд скосила в сторону. — По бабам шастать…
Я ничего не стал ей отвечать, просто подошел, приобнял и чмокнул в макушку.
Но отговаривать Машку от перевода я не стал. Зачем? Ей нужно дальше двигаться, своё будущее строить, о семье задумываться. А я… я пока одинокий волк. Одинокий — не значит без женщин. Одинокий значит без своей волчицы. А лисичек вокруг хватает.
Я по-прежнему стоял и обнимал её за плечи.
— Жаль, конечно, — сказал я тихо и искренне.
Маша прижалась ко мне, на секунду замерла, потом поцеловала. Но сразу же отстранилась, выдохнула с горечью:
— Жаль?.. Это всё, что ты можешь сказать, Макс? Я думала, ты будешь просить меня остаться. Хоть как-то отговаривать… Яровой, это всё, что ты можешь мне сказать? Жаль?
— Ну… может, там тебе и вправду лучше будет, — пожал я плечами. — Перспективы, карьера. Ты сама говорила…
— Ах вот оно, что… Алька у тебя! — вдруг взорвалась Машка. — Всё-таки с ней, да? Опять с ней? Вот стерва. Подруга называется.
Она ещё что-то там бормотала, ругалась, пока я не притянул её к себе и не заткнул рот крепким поцелуем.
Нет, я не собирался пудрить девчонке мозги. Поэтому про Альку, не скрывал, не отмазывался. Но в тот момент хотелось именно Машу поцеловать. Не чужие люди. Совсем не чужие.
Хотел как лучше, получилось… как всегда.
А дальше мы сами не заметили, как оказались в тишине спальни. Где всякие слова уже были лишними.
Лишь из соседней комнаты, из телевизора, доносилась музыка.
«Я календарь переверну, и снова третье сентября…» — лирически подхрипывал Шуфутинский.
Глава 2
Лишь только вышел на крыльцо аэропорта — меня сразу облепили таксисты, как мухи. Голосили едва ли не хором: «До города, недорого!» Я махнул первому попавшемуся.
— Гостиница «Альтаир», — сказал я.
Он заломил цену, я сбил в два раза.
— А, так ты местный! — удивился он. — Сразу бы сказал… А зачем тогда гостиница?
— Так надо, — буркнул я, не желая с ним разводить лирику.
Знал я эту породу: сначала начнёт дороги ругать, потом гаишников, дальше про политику умные речи гнать, а в конце выяснится, что у него ферма какая-то майнинговая, два магазина, а таксует он «для души, чтоб дома не сидеть».
— Совсем оборзели! — ругался таксист, объезжая ремонт на дороге. — В дождь асфальт кладут, смотри, что творят… Надо в группу скинуть видос.
«Ага, первая стадия пошла» — подумал я и промолчал, чтобы не начались вторая и третья. С современными таксистами мне говорить не о чем.
То ли дело в девяностые…
В те годы садишься в «шестёрку» или «Волгу» — и разговоры идут совсем другие. Все про «зелень» судачили. Про чеченскую войну — каждый считал себя экспертом, обсуждали, кто там виноват и когда всё кончится. И про братков, конечно: кто где кого хлопнул, у кого какая «крыша», кто на районе рулит. Всё это было триггерами того времени. Сядешь — и вроде как всю сводку за вечер узнаешь.
Сейчас — пустота.
Раскинулись на холмах громадины строек с необъятными парковками, сверкающими новыми фасадами. Потом центр: стекло, бетон, реклама —