Разыскав всех семерых, женщина поспешила обратно, ломая голову над причинами поведения любимцев, ведь её собачки всегда были очень послушными. Возвратившись, баронесса обнаружила, что Безрукова нет на оговоренном месте. «Быть может, устал ждать или замёрз?» – подумала она тогда, однако всё же решилась обойти парк в надежде нагнать мужчину и ещё раз принести извинения.
Дмитрия Петровича и след простыл. Баронесса проверила все тропки, все закуточки, в которых мог бы притаиться мужчина, но безуспешно. В конце концов женщина пришла к выводу, что он просто ушёл по делам. Ей и самой давно пора было идти домой. Ветер крепчал, кружа в воздухе снежную крупу. Небо становилось всё угрюмее, и Александра Иннокентьевна неосознанно ускорилась. Поскорее к выходу. Поскорее в тёплые стены.
На подходе к центральным ажурным воротам собачки вновь заупрямились, отказываясь идти. Их жалобный скулёж пробирал до мурашек. Превозмогая холод, баронесса стянула перчатки, присела на корточки и ласково провела рукой по шёрстке каждой болонки.
– Ну что вы, что вы, милые? Отчего такие беспокойные?
Жоан, самая старенькая кудрявая собачка, прижимая уши к голове, лизнула пальцы хозяйки и несколько раз тявкнула, будто пыталась что-то рассказать, о чём-то предупредить.
На какой-то миг баронессе почудилось, что под ногами задрожала земля. Впереди раздался грохот, словно по улице пронеслись тысячи лошадей, запряжённых в тысячи повозок. А затем Анастасия Иннокентьевна услышала крик, от которого кровь застыла в жилах.
То был голос Безрукова.
И он молил о помощи.
* * *
В каморке Безрукова, которую он снимал за три рубля за месяц, было тесно и душно, однако, надо признать, достаточно чисто. Впрочем, могло ли быть грязно в крохотном помещеньице с одной только кроватью? По словам знакомых Дмитрия Петровича, все деньги цирюльник тратил исключительно на смысл всей его жизни и не вкладывал ни сил, ни средств в место, куда приходил лишь переночевать.
Как и было обещано, Мария придерживалась роли свидетеля и старалась на всё обращать внимание. Немногие предметы, что сыскались в каморке, барон показывал ей, а потом заносил в лист. То были: прохудившаяся пара сапог, тёмно-фиолетовый тюбик с помадой для ращения волос, пальто и шляпа.
Когда они закончили, графиня обвела взглядом унылую комнатку в последний раз и, едва заметно покачав головой, побрела к лестнице, ведущей из подвала наружу. Лицо, разгорячившееся от духоты и спёртого воздуха, обдало приятной прохладой. Хотелось остановиться ненадолго и насладиться спокойствием вечера, но вместо этого Мария прошествовала к своему спутнику, одиноко курящему возле фонаря.
– Почувствовали что-нибудь? – Григорий Алексеевич убрал сигарету ото рта и увёл в сторону, дабы дым не попал на графиню.
– Ничего, что говорит о похищении. В общем-то, как и показания свидетеля, – многозначительно закончила графиня.
– Вы крайне недоверчивы для медиума, ваше сиятельство.
– Даже призраки рассказывают больше, чем поведала вам баронесса.
«То ли крик о помощи, то ли завывание ветра?» – Этим туманным высказыванием Александра Иннокентьевна завершила заявление.
– Разве этих слов достаточно, чтобы взяться за расследование? Почему вы поверили ей?
– Показания Александры Иннокентьевны не единственное, что вызвало у меня беспокойство. Осматривая парк, я кое-что обнаружил. Согласитесь, трудно пропустить ящик длиной более одного аршина[3], доверху забитый ножницами, бритвами и прочим.
Мужчина изъяснялся туманно, направляя размышления графини в желаемое русло.
– А ведь для цирюльника этот ящик как вторая рука. Оставить его – всё равно что её лишиться. Зная это и помня о том немногом, что я уже успел поведать вам о личности Безрукова, ответьте: что могло заставить его бросить тот самый ящик?
Губы графини округлились в немом восклицании.
– Баронесса стала свидетельницей преступления, – настаивал Григорий Алексеевич. – Расценивайте мои убеждения как бред, если хотите, я предпочитаю называть это чутьём.
Что ж, это она понять могла. Особенно теперь, когда сама постоянно опиралась именно на эту способность.
Глава 3
Топот в темноте
Её переиграли.
Под носиком туфли графини Ельской на промокшей от снега бумаге расплывались знакомые инициалы. Закорючки смотрели на неё снизу вверх и словно глумились над всеми теми ночами, что Мария провела в ожидании. Случайно или, быть может, предугадав ход её мыслей, отправитель изменил привычку присылать послания в утренние часы. Голос в голове настаивал, чтобы она скорее вскрыла конверт, но Мария намеренно сдерживалась, ведь казалось, что её нетерпение В. Д. будто пытался взять под контроль. На счастье, имелись и другие события, которые требовали её внимания.
За ужином и перед сном мысли графини были заняты исчезновением цирюльника и обстоятельствами, при которых оно произошло. Всё выглядело так путано, так… мистично?
Не уходили и мысли о Кропоткине. Время, отведённое его матушкой, подходило к концу. Оставшиеся у неё часы сгорали словно сухие поленья в камине.
Однако утверждать, что она не сделала ни одного шага вперёд и ничего не узнала, было бы не совсем верно. Мария ещё раз обратилась к воспоминаниям о последних днях.
* * *
Следуя советам барона Одоевского, Мария побывала у юноши дома. Конечно, барон едва ли испытал бы гордость, узнай, что она исследовала место проживания предполагаемой жертвы без дозволения и без законных на то оснований. Но что сделано, то сделано.
Примерно с месяц назад, после ссоры с родительницей, Кропоткин из семейного гнезда перебрался в доходный дом, напоминавший большой слоёный пирог, каждый слой которого – это отдельный этаж со своей начинкой. Первый отводился под лавки, второй и третий сдавались людям обеспеченным. Чем выше по лестнице, тем беднее мог встретиться жилец за дверью.
Арсений разместился на четвёртом этаже, в чистой меблированной комнате, которая не считалась роскошеством для человека его уровня, но говорила о наличии каких-никаких сбережений: юношу обслуживали лакей и горничная, которой Марии и пришлось заплатить, чтобы та провела внутрь.
Ещё за несколько копеек горничная дала ей свою форму. Рукава платья скромного фасона заканчивались чуть ниже сгиба локтя, а подол почти не закрывал щиколоток. При долгом взгляде на графиню в этой одежде становилось очевидным, что она ей не принадлежит. Но Мария и не рассчитывала, что кто-то будет дотошно присматриваться к ней.
Так, прихватив с собой ведро и несколько тряпок, графиня очутилась во временной обители князя Кропоткина.
Оставив предметы у порога рядом с глиняным рукомойником, она прошлась по комнате. Потолки здесь были низкие, а обои такие пёстрые, что в глазах рябило. В правом углу комнаты нашлись диван и столик. Подойдя ближе, Мария отметила приличный