Я подношу к губам его чуть остывший чай. Делаю глоток, царапаю им горло, проталкиваю в себя с силой!
Вздрагиваю, когда дверь хлопает.
Стою, прибитая к месту и глотая чай, в котором нет ни грамма сахара — предпочтение моего парня, которое сама я не разделяю.
Мой пульс начинает ускоряться, я отправляю кружку в мойку, трясу рукой, на которую расплескала чай. Шиплю, приглаживаю волосы…
Не знаю, как долго не могу отклеиться от пола на кухне Осадчего.
Пять минут? Десять? Двадцать?!
Вскидываю голову, когда на входной двери снова щелкает замок. И я точно знаю, что этого не ждала!
Не ждала, что он… вернется…
Дорогие читатели.
Главу писала в полевых условиях, с преодолением препятствий. Если есть опечатки, прошу простить!
Глава 17
Я успела расслабиться за те минуты, пока он отсутствовал. Не облегчение испытать, а позволить спине быть не такой прямой.
Позволить опуститься плечам, стать, мать вашу, ниже ростом!
Позволить себе стоять не прямо, а так, как себя на самом деле чувствую, — как будто на плечи кто-то с силой давит.
А что касается внутренней гармонии — я вообще не знаю такого состояния. Возможно, только когда сплю. Так, как вчера — без мыслей и сил, без сопротивления слезам, которые я показала своему парню. Впервые в жизни! Кроме него и моего брата их уже лет десять никто не видел!
Эта ночь повредила мои коды, потому что, когда Осадчий врывается на кухню, где я стою прибитая к полу давлением, я снова не в состоянии ему сопротивляться.
Мое горло сдавило, я могу лишь молчать, чтобы этого не выдать.
Могу только смотреть, делая вид, что все контролирую, но это не так.
Когда Дан возникает на пороге, его взгляд мечет молнии. Он бросает на пол рюкзак, который держал в руках. Его молнии летят в меня, и вместо того, чтобы повыше поднять подбородок, я молча сглатываю, не в состоянии произнести колкость или хоть что-нибудь.
Я рада, что он слишком зол, чтобы оценить это. В его глазах, помимо прочего, вспыхивает упрямство.
Он идет ко мне, упирается руками в столешницу, нависает надо мной. И оценивает. Мое молчание, поднятый на него взгляд, мое гребаное молчание, как будто я набрала в рот воды!
Я не знаю, зачем он вернулся. Зачем?!
Дан не тянет, резко говорит:
— Камыш опять звал меня отдохнуть в “Бору”. Отдаст мне ской коттедж на сколько нужно. Поедем? Переночуем, завтра вернемся.
Теперь ко всем моим чокнутым реакциям добавляется сквозняк в животе.
Я смотрю на Осадчего, скомкав в кулаке край своей футболки.
Камыш — это его друг, у него база отдыха на берегу реки. Коттеджи для глэминга. И мы не были там, потому что самозабвенное единение с природой — это не мое! Осадчий хотел, ему было интересно попробовать, а я упиралась, а сейчас…
Мысль о том, чтобы отправиться туда, где до тебя не дотянутся даже сигналы телефонной сети, кажется мне не тошнотворной, а идеальной! Осадчий отказывается от семейного праздника.
От дня рождения своего брата. От обещания, данного матери. От запланированного еще неделю назад дня.
Я думаю не об этом, а о том, какие мощные эти молнии в его глазах.
Они из меня выбивают воздух.
Сегодня мой парень зол по настоящему, а я… мои кости разом размякли!
Я не думаю даже о том, что сейчас утираю нос не только Платону, а всей семье Осадчих…
Я думаю о том, что хочу…
Обведя языком губы, я произношу:
— Да…
Мое “да” дрожащее. Меня, черт возьми, колотит.
Данияр не касается меня.
— Тогда одевайся, — велит он, отстраняясь. — Я пойду, позвоню Камышу.
Я двигаюсь быстро: надеваю то самое платье, которое приготовила для этого дня. Нахожу в шкафу, в ящике, где храню всякие свои вещи, купальник. Он лежит здесь просто на всякий случай. На такой, как сейчас.
Зажав трубку между плечом и ухом, Данияр переворачивает ящик с собственной одеждой. Не церемонясь.
Мы встречаемся глазами.
Осадчий не собирается быть миротворцем, он заведен, каким бывает очень редко. Возможно, я видела его таким всего пару раз в жизни, и не я была тому причиной. Но это не я заставила его вернуться!
Быть послушной я вообще не умею, так что мое молчание, когда садимся в машину, — не означает, что я поджала хвост. Оно — наше с Даном столкновение, оно звенит, приукрашенное звуками радио в колонках.
Мы несемся по еще полупустым улицам, опустив стекла. Вырываемся за город, где Осадчий прибавляет скорости. И где-то в этой скоростной петле я сдаюсь окончательно.
Я позволяю ему делать все, что он захочет. Думать за двоих!
— Воздух классный, — замечает Дан, когда мы въезжаем на базу отдыха.
— Да…
— Здесь есть магазин. Купим продукты.
— Давай…
У меня ни одной мысли, а он знает, чего хочет.
В магазине он закупает все, что нужно для приготовления бургеров. Берет себе пива, будто собирается провести отличный день, выходной. Расслабиться и наслаждаться процессом, задвинув все дела подальше.
Есть одно «но» — планы, которые он задвинул!
Звон от этого решения здесь, в этом коттедже, который я умудряюсь оценить по достоинству. Еще воздух, который к нему прилагается, и собственный пирс у воды.
Несмотря на то, что дома изолированы друг от друга кустами и деревьями, я бы не назвала этот отдых абсолютно приватным, но Осадчему на это плевать.
Первое, что он делает, когда мы оказываемся в доме, — идет к веранде, где снимает с себя всю одежду, а затем голый отправляется купаться.
Я отвожу взгляд от его крепких ягодиц, от узких бедер и украшенной мышцами спины. Тяну за завязки на своем сарафане, распускаю корсет на талии, чтобы раздеться тоже.
Я присоединяюсь, ведь идея Дана соответствует моей любви к тому, чтобы выходить за рамки дозволенного. Моей любви к гребаному эпатажу. И под воду я тоже ухожу с головой, прыгнув с пирса.
Мы касаемся друг друга в воде — это касание первое с тех пор, как я проснулась, и оно становится воронкой, в которую затягивает.
Губы, руки, молнии в глазах Данияра…
Впервые в жизни я не знаю, как хочу себя вести!
В ответ на вторжение горячего языка в мой рот, я обвиваю торс Дана ногами. Я не сопротивляюсь, не царапаюсь, не кусаюсь. Даже ощущая, как он заводится, я веду себя как чертова девственница. Я сдаюсь! Опять и опять. Когда