Только молчать, глотая этот позор.
— Это мой дом, в нем я хозяин, ты в нем никто. Ты поняла меня? И как я живу, тебя не касается, заруби на носу. Довольствуйся тем, что имеешь, будь благодарна и не смей никогда влезать в мою жизнь! — последнее он произносит с особой злостью, видимо, мое утреннее выступление сильно вывело его из себя. — Ты как сыр в масле катаешься, скажи за это спасибо мне!
Закрыть глаза, заклеить уши, залепить рот…
Шмотки, курорты, карманные. Я продавалась всю жизнь! Продавалась и закрывала глаза. Мне предлагают делать это и дальше. Самое позорное в том, что я не спешу сказать “нет”.
Я молчу, потому что трушу!
И отец истолковывает мое молчание правильно.
Дергает дверцу шкафа. Достает коньяк, позволяя мне молча стоять у себя за спиной и… обтекать…
Я делаю это еще полминуты.
Со следами стыда на щеках, тихо и рвано дыша, потому что опять задыхаюсь. А потом выхожу за дверь и ныряю в дверь туалета напротив.
Наличие в столовой гостей делает невозможным мое нахождение здесь бесконечным. А подожженная трусостью в венах кровь, делает меня сумасшедшей…
Я вылетаю из туалета, не собираясь тормозить ни единой секунды.
Осадчий вскидывает голову, смотрит на меня, когда я ветром врываюсь в столовую.
В меня будто вкололи адреналин, благодаря этому на лице пляшет мимика. Бесконтрольно. Дурная улыбка, хлопки ресниц. Звонкая дурь в голосе!
— Так мы едем или нет? — спрашиваю я.
Еще до того, как я покинула столовую, Лёва предложил втроем отправиться куда-нибудь “затусить”. Мне нужно двигаться, так что я выдаю, не дожидаясь ответа:
— Я возьму сумку…
Я вихрем взбегаю на второй этаж, переворачиваю обувные коробки в гардеробной. Бросаю все это, как есть, забрав с собой высокие кеды и сумку.
Парни уже ждут меня внизу.
Дан вышагивает перед дверью, положив на пояс руки, и от него не может укрыться мой адреналиновый припадок. Мой бегающий взгляд, тряска моих рук.
Я быстро натягиваю на ноги кеды, уронив на пол сумочку. Осадчий ее поднимает. Вручает мне, потрепав ладонью свои отросшие кудри. Резко. Все еще резко…
Я выбегаю из дома первая. Как только протягиваю к ручке машинной двери ладонь, идущий сзади Данияр снимает машину с сигнализации. Я быстро забираюсь в салон. Быстро пристегиваюсь.
Лёва садится сзади, Данияр за руль.
— Куда поедем? — спрашивает он.
Лёва предлагает диджей-бар. Я соглашаюсь, а Осадчему все равно, куда ехать.
Выбор мне подходит — там так шумно, что нам приходится кричать, чтобы друг друга услышать. Этот грохот давит любые мысли в голове, делает ее пустой, блокирует.
Не позволяет мне задаваться вопросом о том, чего я стою?!
Чего я стою в этой жизни?! На что способна, а на что нет. Насколько я продажная?! Насколько трусливая…
Эти вопросы лежат в голове, на донышке, придавленные музыкальными битами, но я все равно смотрю в пространство невидящими глазами.
От этих вопросов меня колотит, они сделали мое горло непроходимым для воздуха.
Прямо перед стойкой, между Данияром и Лёвой я танцую.
Прикосновение Осадчего к моей талии — слишком жесткое вторжение, даже несмотря на то, что оно легчайшее. Я вскидываю вверх руку, рванув вперед, и зову бармена.
— Мне шот. Что-нибудь покрепче, — кричу я парню, повиснув на стойке на локтях.
Он показывает мне “окей”.
Лёва показывает мне “класс”, а Данияр сжимает локоть и спрашивает рядом с моим ухом:
— Что ты творишь?!
— Ничего…
Я выдергиваю руку. Хватаю возникший передо мной шот. Осадчий выдергивает его из моих пальцев, расплескав половину.
— Оплата здесь, — бармен сует нам терминал.
— Отвали, Дан! — психую я.
Он достает из кармана телефон и прикладывает его к терминалу. Снова хватает мой локоть и тащит к выходу.
Я злюсь на него, брыкаюсь.
Еще неделю назад он не мог себе такого позволить. Теперь, когда содрал с меня кожу в том безумной уикенде, — может! Может хватать меня, запрещать!
А я не хочу перед ним отчитываться!
Никто никогда не требовал у меня отчета. Пусть мои родители не делали этого, потому, что им плевать, факт остается фактом. Я привыкла к свободе, и сейчас рычу:
— Осадчий!
Он тащит меня подальше от бара, музыка постепенно стихает. Вниз по ступенькам к маленькому скверу, где много фонарей. Разворачивает лицом к себе, схватив за плечи.
— Я несся домой со скоростью двести километров в час, — говорит он жестко. — Я к тебе несся. Боялся опоздать. Летел. К тебе!
— Какой ты молодец…
— Диана!
На глаза наворачиваются слезы.
— Чего ты хочешь?! — спрашиваю я в сердцах. — Чтобы я на колени упала?!
— Дура…
Он обхватывает ладонями мое лицо, соединяет наши лбы.
Его дыхание громкое.
Я зажмуриваю глаза.
Данияр меня целует. Сминает мой рот своим. Этот поцелуй грубый и сухой, как наши губы.
— Я тебя люблю… — произносит он мне в губы.
Я хочу рвануть в сторону, спрятаться от его слов, но он не отпускает. Плюет на все запреты, которые когда-либо я устанавливала. Их больше не существует. Ничего не будет, как раньше!
— Выходи за меня… — пулей влетают в меня его слова.
— Замолчи… — я накрываю ладонью его рот, трясу головой.
Его слова пугают меня до гребаного обморока!
Дан убирает мою руку, сжимает больно локоть.
— Замолчи… — шепчу я сдавленно.
Но он уже не повернет назад.
Теперь я поняла, к чему он так давно готовился. Все эти нюансы его поведения: объятия упрямее, поцелуи крепче, острые лезвия в глазах.
Он ждал, когда я получу диплом!
— Давай поженимся, — говорит он настойчиво.
Я хочу дать ему пощечину. Свернуть его с этого пути, пусть и изваляю себя в дерьме.
— Какой же ты дурак… — борюсь я с ним. — Я же дрянь, все это знают!
Я испортила его отношения с братом, разругала его с родителями. Меня терпеть не могут все его друзья, я никого не уважаю, я не уважаю даже его родителей!
— Да, ты дрянь, — кивает Осадчий. — Но ты моя дрянь. Я дам тебе, все, что смогу. Просто попроси меня. Хоть раз в жизни, попроси! Я все сделаю. Я обещаю.
— Мне ничего не нужно…
— Тебе нужно много чего. Ты даже сама не понимаешь.
— Зачем ты все портишь?!
— Я знаю, что нужно нам.
— Свадьба?!
— Да, свадьба.
— Я не собираюсь угождать твоей семье! И я не собираюсь становиться лучше! Я не собираюсь быть удобной, не собираюсь! — выкрикиваю я все свои страхи. —