Как только гонец уехал, генерал сказал Рене:
— Полковник, отправьте кого-нибудь к Брюнхвальду, скажите, что Дорфус и Мильке уже возле города, и мы тоже скоро будем там, так что пусть поспешает.
* * *
Одна… Вторая… Третья телега вылетела из тумана им навстречу, а увидав на пути черную в лучах поднимающегося солнца, колону людей в мокрых от росы доспехах и при оружии, сразу сворачивали на обочину и остановливались. Возницы, не без тревоги, смотрели на проходящих и уже порядком утомлённых за ночь, весьма неулыбчивых солдат. И тогда Рене подъехав к его карете сказал:
— Кажется Дорфус уже начал дело.
— Похоже на то, — согласился Волков, — полковник порасспросите кого-нибудь из них. Узнайте отчего бегут.
— Как прикажете, — отвечал Рене и ехал к одной из остановившихся телег. А Волков рукою звал к себе фон Готта, а когда оруженосец подъел к нему, то генерал высказывал ему:
— Опять в седле спите?
— Да ничего я не сплю. С чего вы взяли?
— Разобьёте себе, когда-нибудь, голову, а ещё поломаете руки, вот тогда и помяните мои слова. Помяните.
— Да не сплю я… — Бубнит молодой человек. Но Волков машет на него рукой: Бог с вами.
— Коня давайте, и знамя моё. Где оно, кстати?
— У Кляйбера знамя, — отвечает фон Готт и отъезжает за конём генерала.
* * *
Въезд в горд. Начало мостовой. Тут ещё не полностью замостили площадь перед подворьем. Раньше тут телеги стояли, а сейчас там никого, и у дороги никого, ну если не считать мальчишек и баб, что выходили к дороге из любопытства, поглазеть на солдат. Интересно же, что происходит. Волков же ехал в своих доспехах, и думал, что вот уже скоро солнце поднимется повыше, и ему станет жарко. С ним ехали Рене, фон Готт, молодой Леманн, и ещё два сержанта. Они ехали с обеих сторон от Кляйбера, который нынче был знаменосцем.
И ещё издали генерал увидел человека, лежащего навзничь около ворот посольства. На человеке стёганка и грубые ботинки. А рядом с ним валяется шлем.Волков поморщился. Он надеялся, что обойдётся без этого. Там же были три спешившихся кавалериста, один из них тут же сел на коня и поехал навстречу колоне. Это был сержант-кавалерист, он махнул Кляйберу рукой, как знакомцу. А потом поклонился и заговорил:
— Господин, господа майор и капитан уже там, — он кивает на распахнута ворота подворья. Кое-кого поймали, но некоторые из купчишек смогли убежать…
— А тот что? — Интересуется Волков указывая на лежащего человека.
— Так ерепениться вздумал, вот его ребята и приголубили. — И видя на лице генерала гримасу неудовольствия, сержант тут же добавляет.– Господин, так он жив.
— Жив?
— Жив, жив, — уверяет кавалерист, — ему малость по башке дали… Он так полежит-полежит, а потом мурло подымет, оглядится и опять лежит.
— А остальные стражники где?
— Остальные были смирные, мы у них железо побрали, да в склад заперли, там сейчас сидят. Купчишки тоже там…
На всё подворье бухали тяжёлые удары. Везде были солдаты у распахнутых складов, были и купцы, и приказчики, они стояли обособлено возле сложенных в стопки чушек из серого металла. Глядели на приехавших офицеров и переговаривались. А солдаты, из людей Дорфуса было их пять человек, под взглядом капитана Мильке, ломали очень крепкую оббитую железом дверь. Деловито били её молотами, разбивали дерево на щепы. А к барону уже шёл Дорфус. И подойдя сразу докладывал:
— Господин генерал… Там у них казна, а ключей, говорят нет, ключи у Крумбайна, он их всегда при себе носит. Половина этих, — он кивал на задержанных. — Местные… Туллингенцев только одиннадцать человек. И ещё восемь человек из стражи.
— Всех, кто не из Туллингена — отпускайте. — Говорит Волков и слезает с коня. Идёт по двору, оглядывая всё вокруг, и кивая на сложенный в центре двора металл спрашивает:
— Это всё что ли?
— Да, тысяча триста сорок шесть пудов, Мильке всё посчитал. — Отвечает майор. — Больше здесь нет, но там, в складах, есть кое-что хорошее. Сукно, и всякое ещё… Направо от подворья начинаются конюшни, я говорил вам уже, они принадлежат туллингенским, телеги тоже, я поставил охрану там, теперь уже можно начинать запрягать лошадей, грузить всё.
«Тысяча триста сорок шесть… Грандезе подсчитал верно».
Волков кивает, и оборачивается к Рене:
— Полковник, отправьте людей в конюшни, пусть запрягают и подают сюда телеги. Нам до обеда нужно всё отсюда вывезти. — И он снова говорит Дорфусу. — А контору обыскали?
— Она тоже заперта, как доломаем дверь казны, так и за контору возьмёмся.
Барон проходит мимо купцов и приказчиков, которые провожают его недобрыми взглядами. Фон Готт и юный взволнованный Леманн идут с ним. Юноше всё интересно. Генерал подходит к одной стопке олова, кладёт руку на прохладный металл: вообще-то он надеялся, что металла будет больше. Ну, хотя бы две тысячи пудов.
«Ладно, надежда на казну».
Тем временем Дорфус отпустил все тех людей, что не из Туллингена, и это видно вызвало у оставшихся волнение, и один из этих людей, самый на вид почтенный и видно избранный для переговоров остальными, решился после поклона с генералом заговорить:
— Добрый господин, дозволите ли справиться?
Волков остановился:
— Что тебе? — генерал удостоил купца взглядом.
— А что же это происходит? Вот это всё… — Он обвёл рукой вокруг себя, как бы ещё и удивляясь происходящему.
— Сие называется воздаяние. — Отвечал ему генерал с некоторым удовольствием. И с тем же удовольствием пояснял. — Недавно, жители Туллингена при конях и железе, силою забрали у меня моё имущество, при том, что дело то было в долине Цирля, не в землях Туллингена, не в ваших землях, а в землях инхаберин, Её Высочества принцессы Оливии. И при том, что она была тогда при мне. Но даже её присутствие не остановило глупой алчности туллингенцев. И их самодовольного глумления. Они ограбили меня, ещё и осмеяли, и теперь я пришёл за справедливостью. Всё ли тебе ясно, туллингенец?
Тот кланяется ему опять, но ответом удовлетворяется не до конца:
— Я ничего о том