— Да-а-а, и вот с этими людьми мне нужно ежедневно, без выходных, общаться, — подумал я.
Правда, были и другие. Говорю же. Этот я был сильно общительным. Он легко знакомился и быстро сближался. Наверное, за эти его качества и пригласил его, то есть меня работать на разведку. Парторг — первый помощник капитана, наверное пишет сейчас променя объективку куда следует. Он мне рекомендовал вступить в партию. Мне рекомендовал и меня рекомендовал. Уже год, как я здесь секретарь комсомольской организации. А это, между прочим, — более ста человек. И молодёжи до двадцати восьми лет ещё человек сто пятьдесят. Тоже мой контингент.
Вечера отдыха организовывал. Дискотеки, то бишь… Фотогазету «Трудовые будни РМБ '50-лет СССР» сам вёл. Для этого взял в подотчёт фотоаппарат «Зенит» и ходил везде по судну «щёлкал». Нормальная получалась стенная газета. Странно, что «мне здешнему», почему-то, самому хотелось этим заниматься. Наверное, от скуки.
Работа двенадцать часов через двенадцать без выходных выматывала не столько физически, сколько морально. Но и физически тоже, да… Ну и, фактически, замкнутое пространство, ограниченное бортами судна, плавающего в безбрежном океане. Мы ведь к берегу не подходили. Серая бесконечная даль угнетала.
Хм! А закат был хорош! Я, пройдясь по периметру судна и забравшись на самый верх рубки, даже приглядел неплохой ракурс для рисования. Мои художественные навыки ведь никто у меня не забирал. Тут я тоже рисовал, но больше карандашом, так что руки осталось немного укрепить и можно приступать к рисованию. Встретил, кстати, возле столовой команды где ужинал Наталью Басову и спросил у неё про краски. Она, удивлённо вкинув тонкие брови, сказала, что художественный набор есть вместе с этюдником. Да и «в разброс» баночек с красками было огромное количество. Несколько коробок. Оформляли праздники чем?
— А тебе зачем? Ты же красками не можешь. Сам говорил.
— Пришло время раскрыть тайну, — улыбнулся я.
Мне уже удалось в задумчивости почиркать по листику пастовым карандашом, изображая хаотические линии и в этих линиях вдруг, неожиданно для меня, проявился кораблик, увиденный мной ещё в обед за иллюминатором и шедший параллельным курсом.
— Какой-то СРТМ[1], — подумал я, глядя на рисунок. Обычный для меня того рисунок, но не обычный в этом мире.
— Кстати про рисунок, — подумал я и развернул «общую» тетрадь.
— Как нарисовано? — спросил я, показывая кораблик Мостовому.
— Хм! Хороший кораблик, — сказал тот, не трогая тетрадь. — Сам нарисовал?
— А ну, ка, — Панин тоже потянулся взглядом к тетради.
Яразвернул.
— Очень хорошо нарисовано, — кивнул он головой. — Я в молодости тоже рисовал. Картины даже в клубе заводском висели. Сейчас вот…
Панин вытянул правую, и показал свой «тремол».
— Пить надо умеючи. — буркнул Мостовой. — Ты бы, Михаил Васильевич, на нормальном листе нарисовал. Зачем в тетради?
— Да это я так, попробовал. У Натальи про краски спросил.
Мостовой вскинул брови и дёрнул головой.
— Вы, какой-то излишне одарённый, Михал Васильевич. Даже жаба иногда душит. И на гитаре и самбист-каратист. Теперь вот и художник. Портреты пробовали рисовать?
Я вздохнул.
— Попробую. Ещё не знаю.
Но я уже знал, что смогу. Снова начинать жизнь художника? Так тут много таких… Художниками-оформителями работают. Выпускают у нас художников пачками. Брат у меня двоюродный закончил художественную школу и институт народного творчества. И что. В каком-то ЖЭКе столяром-плотником. Попутно шкатулки и мебельнеплохую режет. В этом мире. В том я их увлёк фермерским трудом. Они большой «Приморский гектар» подпасеку и охот угодья в своей Чалданке взяли. Совсем умирала деревенька, теперь там много чего понаставлено. Там… Да-а-а… Где оно это «там»?
Я вздохнул.
— Ты чего такой смурной, Василич? — спросил Панин.
— Он всегда такой перед днём рождения своим, — усмехнулся Мостовой.
— Так, ладно! — сказал я, хлопнув страницами и ладонями, закрыв тетрадь. Пойду с бугром[2] побеседую пока они не устроили нам. Заодно к Лёхе фаршевику зайду. Посмотрю, как там он месит… А вы тут не разлёживайтесь. Кто зайдёт из начальства, вони потом не оберёмся. Или закрывайтесь.
— Привет, Алесей, как оно? Крутится?
— Привет, Василич. Да, вот, пищит! — озабоченно нахмурился Лёха, мужичок лет тридцати пяти, кругленький, улыбчивый, чем-то похожий лицом на артиста Евгения Леонова.
— Что пищит? — озаботился я.
— Да вот, пресс пищит.
— Кхм! Так он и должен пищать! — сказал я. — Он же массу выдавливает.
Лёха озадаченно посмотрел на меня, потом улыбнулся.
— Молодец, Василич, не повёлся на шутку.
— Эх, Лёха-Лёха, знал бы, ты сколько раз я этот прикол слышал от тебя, — хотел сказать я, но не сказал.
— А сколько, кстати? — подумал я и, прикинув, резюмировал — девятнадцать раз я работал на этой плавбазе.
Девятнадцать раз «предок» не заморачивался решением задачи по спасению СССР и пускал судьбу на самотёк, пытаясь уйти в нирвану.
— Ты вариатор отпусти немного. Фарш плотный идёт. Гореть на шкуросборнике будет.
Лёха выпучил на меня глаза.
— Сам хотел это сделать. Как ты узнал? Ты же даже не трогал фарш.
— По звуку. Забыл, что у меня слух музыкальный.
— И не знал даже.
— Приходи ко мне двенадцатого, узнаешь.
— Так, ты приглашал уже.
— Так, я и говорю: «Приходи узнаешь, какой у меня музыкальный слух».
В токарке, в которую я попал, пройдя через неработающую часть рыбного цеха, поздоровавшись кивком головы с технологами и завпроизводством, проводившими в диспетчерской планёрку.
— Привет, Фёдор Тимофеевич, — поздоровался я с токарем.
— Здорово, Михал Васильевич.
Этот «я» во время работы ко всем обращался по имени отчеству. Особенно к старшим по возрасту.
— Что привело? Давненько не захаживал. С неделю, наверное. Как с тормозами вашими закончили, так и всё. Забыл сюда дорогу.
— Хех! Забудешь тут. Как без твоих золотых рук обойтись?
— Да ладно-ладно, не прибедняйся. Твои пружины с подкруткой проволоки вокруг оси, это о-го-го… Та ещё голова нужна, чтобы придумать такое.
— Ну… У меня только голова, может быть, а у тебя к голове ещё и руки золотые.
Фёдор Тимофеевич, мужик под метр девяносто и пошире меня раза в полтора, с ручищами, как у биндюжника, в смысле, — портового грузчика. Коренного киевлянина, ранее работавшего токарем на заводе «Маяк», производившем магнитофоны известной модели. Любил все поверхности валов точить с нулевым классом чистоты обработки. Ну, или очень близкому к нему. Привык он так работать. Мы на него бурчали поначалу, но потом и сами привыкли. Особенно я, потому что оборудование в фаршевом цехе было с такими валами. Потому и работало с