Максим сжимает кулаки, но молчит. Он знает, что слова уже ничего не изменят.
— Так что нет, — мой голос звучит резко, твёрдо, как удар хлыста. — Мне не нужен этот дом. Ты можешь оставить его себе. Жить в нём. Наслаждаться им. Наслаждаться своей новой жизнью с Алисой. Ты ж мечтал все эти двадцать лет об огне. Так гори.
Максим качает головой.
— Ты не понимаешь.
Я усмехаюсь, чувствуя, как в груди всё сжимается.
— О, поверь, Макс, — в голосе звучит презрение, боль, ненависть. — Я понимаю даже больше, чем хотелось бы.
Он делает шаг вперёд, но я тут же отступаю, не позволяя ему приблизиться.
— Не надо, — предупреждаю глухо, будто мне приходится выталкивать слова из горла.
В его взгляде появляется что-то новое. Не мольба. Не сожаление. А что-то глубже. Что-то, что я не могу понять. И не хочу.
— Всё кончено, Макс, — голос звенит от надлома. — Вчера ты убил всё, что нас связывало. Ты можешь не давать мне развод, можешь делать вид, что у нас есть будущее. Но это ложь.
Я резко обхожу его, направляюсь к лестнице, но он говорит мне в спину:
— Ты можешь уйти, Вик. Но этот дом всё равно останется твоим.
Я замираю, закрываю глаза.
Потому что он прав.
Этот дом был частью меня.
Я вложила в него душу. Каждый уголок здесь дышит воспоминаниями. Здесь я обнимала Максима долгими вечерами, здесь я чувствовала себя в безопасности.
Но теперь…
Теперь это тюрьма.
Теперь это место, которое не принадлежит мне.
Я поворачиваюсь, смотрю на Максима последний раз.
— Нет, — отвечаю бесцветно. — Этот дом теперь принадлежит предательству и предателям, что его разрушили. Он больше не мой и не моей семьи. И семьи больше нет.
Я спускаюсь вниз.
Не оглядываюсь. Слышу, как что-то тяжёлое громыхает наверху. Но я не останавливаюсь даже на секунду.
Потому что я знаю — этот дом больше не мой.
И этот человек — тоже.
Я выхожу за порог, и холодный ветер обжигает лицо. Чемодан в моей руке кажется невероятно тяжёлым, но я не останавливаюсь. Я не могу.
Потому что за спиной остаётся не просто дом.
Там остаётся жизнь, которую я больше не узнаю.
И человек, которого я тоже не узнаю.
Макс по жизни борец. А сейчас… в нём столько нового, что… горько на душе истерзанной.
Скулю на заднем сиденье такси, пока еду до старой квартиры. Там тоже не могу находиться. В ней столько счастливых моментов было. Она вся пропитана любовью и радостью.
Ромка первые шаги там сделал…
Мы в ней другими были. Молодыми и горячими.
А сейчас я будто мёртвая. Мы с Дашей местами поменялись. Она воскресла, а я умерла.
И от мысли, что вот она, рядом, как змея в мою семью проползла вновь. Горько и нестерпимо больно. Если бы мне одной страдать… А у меня сын, которому сердце разбили.
И думать я сейчас должна совсем не о том, что мой муж…
Думать нужно о том, чтобы Ромка мой в себя пришёл. А как ему помочь? Я сама… едва двигаюсь.
— Притормозите здесь, — прошу водителя, когда у проезжей части мелькает яркая вывеска супермаркета. — Подождёте? Я оплачу.
Получив положительный ответ, иду в продуктовый и не глядя смахиваю в тележку продукты. А когда на кассе выкладываю их на ленту, понимаю, что купила всё для шарлотки и борща.
Ромка в детстве всегда за Максом повторял. Он любит мой борщ и шарлотку, с таким аппетитом их поглощал, а сын повторял, сидя напротив.
Господи… дай мне сил! Я очень тебя прошу! Дай мне сил сдюжить всё!
— Сын, — на автомате кладу ключи на комод.
В квартире тишина.
— Ромка! — зову.
Но в ответ снова тишина. Включаю свет в прихожей и вижу на комоде белый лист с витиеватым почерком сына.
"Мам, я к себе уехал. Выкину вещи этой су… и вернусь. Не волнуйся. Я в порядке."
Слёзы катятся по щекам, но я стираю их тыльной стороной ладони. Нет времени плакать. Нет времени сдаваться.
Я должна быть сильной. Для него. Для нас.
Потому что, если я сломаюсь, кто тогда соберёт нас обратно?
Бросаю пакеты с продуктами у входа, ключей от машины нет. На ней уехал.
Господи, лишь бы бед не натворил. Захлопываю входную дверь и бегу вниз, параллельно звоню Ромке, но он трубку не берет.
Дечочки, мои хорошие! Я читаю каждый комментарий, они очень сильно вдохновляют писать дальше. Я очень рада, что эта непростая история вам очень интересна. Еле держусь, чтобы не спойлерить каждой в ответ)
PS. Саундтреки — это музыка под которую я пишу историю. Нужно их выкладывать или нет? Маякните в коммах, плиз)
Всех обнимаю, завтра будет либо огромный кусь, либо 2–3 главы.
Глава 36
Вика.
— Ромка, возьми трубку! — голос срывается, пока я дрожащими пальцами вновь нажимаю на вызов.
Гудки. Один. Второй. Третий.
Внутри меня разрастается паника.
Господи, он же сейчас у себя в квартире. Один. С её вещами.
Я не знаю, что он собирается сделать, но его состояние... оно пугает меня до чёртиков.
Я бегу вниз по лестнице, стараясь не оступиться. Ноги подкашиваются, но я не могу позволить себе замедлиться.
— Рома, мать твою, возьми телефон!
Снова тишина.
Я выбегаю на улицу, холодный воздух бьёт в лицо, срывает с плеч капюшон. Такси, на котором я приехала, всё ещё стоит у обочины, водитель наблюдает за мной через боковое стекло с лёгким удивлением.
— Поехали! Быстро! — тараторю, захлопывая дверцу.
— Куда?
Я даю адрес Ромки.
В голове — сплошной шум. Гудение в ушах, тяжёлые удары сердца. В висках пульсирует дикая боль, но я даже не пытаюсь сосредоточиться на ней.
— Быстрее, пожалуйста, — запыханно прошу.
Машина резко срывается с места.
Я стискиваю телефон в руках, молюсь, чтобы он наконец-то ответил, чтобы я услышала его голос.
Но он не отвечает.
Не сбрасывает, не отключает.
Просто… ничего.
Внутри меня что-то надламывается.
Я крепче вжимаюсь в спинку сиденья, стиснув зубы.
Я знаю, как он себя чувствует.
Какой-то звериный инстинкт подсказывает мне: он не просто выкинет её вещи.
Он хочет избавиться от неё. Уничтожить её из своей жизни.
А что если…?
Нет. Нет.
Ромка не идиот.
Но злость.
Та ярость, что кипела в его глазах вчера…
Господи…
Растираю ладонями лицо.
— Скорость прибавьте! — рявкаю водителю, не узнавая собственного голоса.
И пока машина тащится по загруженным улицам столицы. В моей голове успевают все сценарии