Запретная. Враг отца
Марианна Кисс
Пролог
Федеральная тюрьма
— Смотри, какая сучка… молоденькая…
— Да там и сисек ещё нет, — ржёт Щербатый.
— Какая разница тебе ты что на сиськи будешь смотреть, главное — дырочки и язык.
— А прощупать?
Грохнулась об пол штанга, ударилась о стойку, я обернулся.
— Заткнитесь, уроды, ничего не шарите в искусстве, дайте послушать, — рыкнул Бес.
Его шестёрки сразу заткнулись.
Не смотрю на экран.
Бес нащелкал на телеке какой-то фестиваль или конкурс молодых дарований. Просвещается. Старый пердун. Ему на девок только по телеку смотреть, у него вышка. Пожизненное. Любит про искусство послушать. А так как он тут бугор, то и всем приходится треньканье слушать.
Да, мне, собственно, похер. Я свои последние тюремные деньки усиленно занимаюсь. Чтобы кулак у меня был твёрдый, когда маленькому, старому гадёнышу Оравину буду ебальник чистить.
Очень хочется. Коплю злость и силу.
Обернулся, глянул на главного, тот залип на экране. Ну, и я повернул голову, что там такого, отчего эти недоделанные ржут.
Девчонка эмоционально играет на рояле. Волосами трясёт, грудью, руками… красиво, да. Но это не моё.
Люблю порно и шлюх, а это для какого-то сосунка прыщавого, ну и бля Беса, старого импотента.
Отвернулся, снова оценил свою мышцу и предплечье, сильнее сжал гантель. Хорошо хоть в тюрьме прокачался, на воле не до того. Там я богатый, уважаемый человек… был.
Сгибаю, разгибаю. Раз-два. Туда-сюда. Хоть какое-то занятие. Блядь. Это тебе не финансами ворочать. Тут много ума не надо.
Да конца срока меньше года. Пока занимаюсь своим физическим здоровьем, духовным, потом займусь, когда откинусь. Вот тогда я так навдохновляюсь, выебу всех, кто хоть сколько-то будет подходящим.
— Гля чё делает, ёп твою мать… и кто такую захочет, у неё же с головой не в порядке, одни ноты на уме, — снова ржёт Скунс.
— Заткнись, сука, я слушаю, не видишь, — рычит Бес.
— Прости, прости, не выдержал…
Последние аккорды даже меня заставили обернуться. Глянул на экран. Девица встала, мило так кланяется. Довольная, раскраснелась… ещё бы. Всё равно не моё. Молодая. Невинная. Я люблю опытных.
Зал взорвался аплодисментами.
— Да, девчонка огонь, — осклабился главный.
Из телека ведущий вещает:
— Перед вами выступала лауреат конкурса молодых дарований имени Ростроповича, Софья Оравина.
И тут мне словно по коже огнем провели. Раскаленным железом к груди припечатали.
Оравина?
Софья Оравина?
Дочь его!
Софья Оравина — дочь человека, который меня сюда упрятал!
1
Софья
Закрыв глаза, повторяю Патетическая сонату. Третью часть. Мою любимую. Играю её в перерывах между разбором нового материала. Просто для отдыха. И для того чтобы ещё раз услышать эти звуки, от которых я вхожу в стояние странного любовного транса.
Почему любовного, потому что любви у меня никогда не было, и с такими темпами никогда не будет.
Я говорю о той другой любви, которая снаружи. За окнами, за стенами. Которая кипит в свободном от нот мире. Но только пока без меня.
Сейчас моя единственная любовь — музыка.
Всю жизнь я пробираюсь сквозь эту любовь, иногда ненавижу, иногда снова люблю. Пылаю страстью. Горю и потухаю. А потом снова загораюсь. Я точно знаю, это со мной навсегда, кто бы, когда не появлялся в моей жизни и не исчезал, музыка будет со мной всегда.
На уровне импульсов витающих в воздухе, едва ощутимых вибраций, ощущаю бесшумные шаги папы. Приближается на носочках. Думает, я не слышу.
Он любит подслушивать, подойдя поближе к двери моей комнаты.
Странно, я совершенно не волнуюсь в зале, где полно разных звуков, где сотни глаз смотрят, и сотни ушей слушают, как я играю, но здесь, дома мне все мешает, даже присутствия папы не могу выносить. Когда занимаюсь, требую, чтобы он не входил.
— Пап, я тебя слышу, — говорю, не открывая глаз, перебирая пальцами по клавишам дореволюционного отреставрированного Беккера.
Ни один другой рояль я не люблю так сильно. Но всё равно когда-нибудь мечтаю изменить моему старичку. Это потом, когда я стану известной пианисткой и у меня будут деньги на самый лучший Стенвей.
Сейчас даже мой папа, довольно небедный человек не может себе этого позволить. Я знаю, у него достаточно денег, но в силу разных неизвестных мне причин, он не может совершить подобную покупку.
— Всё, всё, не мешаю, — папа уходит так же, на цыпочках.
Я улыбнулась, не открывая глаз.
Природа наделила меня исключительным слухом. Я слышу фальшь и гармонию не только в нотах, но и в окружающих звуках.
Последний аккорд. Грациозно изгибаю кисти руки, кладу ладони на колени.
Это папа говорит — грациозно, сама я бы такого о себе не сказала.
По утрам, перед тем как уехать на работу в министерство, папа приходит поцеловать меня.
— Тук-тук, уже можно к тебе входить? — папа заглянул в комнату.
— Можно, — оборачиваюсь.
— Сонечка моя, жаль твоя мама не видит, какая ты стала, — сейчас, как обычно, потоки умиления и любования мной.
— Она видит, — киваю на портрет моей мамочки.
— Да, она делает все, чтобы тебе было ещё лучше, — соглашается папа.
— Куда уж лучше, пап? — я посмотрела в его глаза, показалось, сегодня он какой-то грустный. — Что-то случилось? Это на работе?
— Нет-нет, — поспешно отвечает, подошел, поцеловал меня в лоб, — ладно, мне пора. Дела государственные не ждут.
Я встала со стула, обняла его, а он меня как-то странно обнял, не как обычно.
Возможно, показалось, но я почувствовала какую-то тревогу.
— Будешь заниматься?
— Да. Одно место туго идёт, — кивнула снова садясь.
— У тебя туго? — потрепал по плечу.
— И такое бывает, — перелистнула ноты.
— Эти пальчики не могут играть туго, — взял мою ладонь, поднёс к губам.
— Ещё как могут.
— Ну, все, я ушел, машина ждёт, — он направился к двери.
— Давай, — я махнула, не оборачиваясь, и сразу тронула клавиши подушечками пальцев.
Давид
Лимузин остановился у здания. Охранник вышел из машины, просканировав территорию, открыл мне дверь.
Я неторопливо поправил манжету рубашки, затянувшуюся на сантиметр дальше под рукав пиджака.
Не люблю когда что-то неидеально.
Прошел в холл. Мимо металлоискателей и сотрудников ЧОПа.
Небрежно, сунув руки в карманы, подождал, пока охрана проверит лифт.
Поднялись на этаж. Прямо по коридору меня уже ждут в самом дальнем кабинете.
Дверь распахнулась.
— Добрый день, прошу вас, — секретарь в строгом черном платье и элегантных туфлях мило улыбнулась, приглашая меня.