— Артём Юрьевич, дело крайне серьёзное, — подчёркивает Жданов, не переставая давить на меня взглядом. — Речь идёт не просто о вашей репутации, а о возможном лишении вас адвокатской практики, и это ещё лучший исход. В худшем варианте можно говорить об уголовной ответственности. Разглашение конфиденциальной информации, коммерческой тайны… Подумайте, стоит ли девушка таких последствий?
Я кривлюсь от его слов, чувствуя, как пальцы сами сжимаются в кулаки под столом. Она не могла.
— Мне ваши угрозы уже понятны, — говорю сухо и уверенно. — Давайте перейдём к той части разговора, где вы предложите мне сделку, чтобы избежать подобных неприятностей.
Жданов делает вид, что удивлён, вскидывая брови.
— А почему вы решили, что такая сделка вообще возможна?
Я слегка усмехаюсь, собирая остатки хладнокровия. Потому что я не долбаёб. И не был бы я нужен в каком-то гнилом деле, то не сидел бы здесь. С такими картами в моём офисе уже мог происходить обыск. А мы сидим, общаемся.
— Ну хотя бы потому, что разговор наш неофициальный, ваша камера не пишет, и вы, очевидно, пытаетесь меня припугнуть, явно перебарщивая с угрозами.
Жданов молчит несколько секунд, затем медленно, почти нехотя улыбается.
— Артём Юрьевич, всегда знал, что вы сообразительный человек. Возможно, вы правы, и нам действительно пора перейти к конкретике. Но учтите, в следующий раз неофициального разговора может уже и не быть. Так что слушайте внимательно.
Глава 41
Я подъезжаю к дому уже поздно вечером, чувствуя себя совершенно разбитой после больницы. Голова тяжёлая, в груди давит тревога, а усталость сковывает каждую клеточку тела. После разговоров с врачами и неопределённости с состоянием отца я окончательно измотана.
Механически выхожу из такси, поднимаюсь в квартиру Гордеева. Ключ в замке проворачивается с тихим щелчком, и дверь открывается, впуская меня в непривычную и пугающую тишину. В квартире полумрак, никакого света и звуков. Сердце начинает стучать тревожнее, дыхание сбивается.
— Артём? — тихо зову, голос предательски дрожит.
Ответа нет, только эхо моего собственного голоса.
Включаю свет в прихожей и прохожу дальше, напряжённо вслушиваясь в тишину. Сердце бешено колотится, когда я заглядываю в гостиную, кабинет и, наконец, в спальню. Пусто. Никого.
Взгляд лихорадочно мечется по комнате, пытаясь найти хоть какое-то подтверждение, что Артём был дома. Но его вещей нет, чемодана тоже. Даже запах его духов, такой знакомый и успокаивающий, словно исчез, растворился в пустоте квартиры. Он даже не приезжал сюда. Но почему?
Руки начинают дрожать. Достаю телефон, хотя за последние часы уже десятки раз набирала номер Артёма. Экран телефона светится холодным светом, но вызов так и не проходит — аппарат Артёма выключен.
Тревога превращается в настоящую панику. Меня словно душат сомнения и страхи. Что-то случилось, я чувствую это.
Трясущимися руками набираю номер аэропорта.
— Подскажите, пожалуйста, рейс из Цюриха, номер... Он приземлился вовремя? — едва справляюсь с голосом.
— Да, рейс прибыл согласно расписанию, никаких задержек сегодня не было, — вежливо сообщает мне женщина-оператор.
Я медленно опускаю телефон, чувствуя, как внутри всё переворачивается. Значит, Артём уже давно должен быть дома. Но почему его нет? Почему он не звонит и даже не пишет?
Подхожу к окну, упираясь лбом в прохладное стекло, пытаясь успокоиться. В этот момент во двор заезжает автомобиль с мигалками, привлекая моё внимание. Сердце пропускает удар. Из машины выходит Артём. Я облегчённо выдыхаю, но это чувство тут же сменяется новым страхом, когда за Артёмом появляется высокий мужчина. Я всматриваюсь внимательнее и чувствую, как кровь леденеет в жилах. Жданов. Тот самый мужчина, который приходил в офис Артёма, предлагая ему засадить моего отца. Моё дыхание перехватывает.
Жданов что-то говорит, затем протягивает Артёму руку. Артём холодно смотрит на неё, не двигаясь с места. Затем разворачивается и, ничего не ответив, решительно идёт к подъезду.
Я отступаю от окна, опираясь о стену, потому что ноги больше не держат меня. В голове бушует настоящий ураган из вопросов, страхов и догадок. Я абсолютно не понимаю, что происходит, но ясно одно — ничего хорошего ждать не стоит.
Я так и стою. Не двигаюсь, пока не слышу щелчок замка. Сердце срывается и резко падает куда-то вниз, будто в пятки. Я никогда не была трусихой. Но сейчас... Сейчас совсем не хочу выходить из комнаты. Предчувствие тяжёлое, липкое, оно обволакивает и сжимает грудь, не давая свободно вдохнуть. Я будто пытаюсь оттянуть неизбежное, словно от этого что-то изменится.
Силой заставляю себя двинуться. Медленно выхожу в коридор, чувствуя, как дрожат ноги, и стараюсь не смотреть в глаза Артёму, но наши взгляды всё равно встречаются. Он разувается, чемодан оставляет в прихожей и выпрямляется, тяжело и внимательно рассматривая меня. Я автоматически обнимаю себя за плечи, пытаясь хоть немного согреться. Холод, исходящий от него, буквально обжигает кожу.
— Привет, — произношу хрипло, голос кажется чужим и далёким.
— Здравствуй, Таисия, — спокойно и отстранённо отвечает Гордеев.
Всего одна фраза, но её достаточно, чтобы всё внутри меня начало трещать и рушиться. Сердце судорожно сжимается, в горле ком, а ноги подкашиваются.
Я пытаюсь проигнорировать внутренний крик и делаю небольшой шаг вперёд.
— Я волновалась, тебя долго не было, — говорю тихо, почти неслышно. Моей смелости хватает только на это. Ещё шаг, и я просто превращусь в ледышку.
— Как отец? — Артём оттягивает галстук у шеи, устало бросает пиджак на пуфик и направляется в кабинет.
Я втягиваю воздух и чувствую, как внутри меня всё сжимается. Мне кажется, я уловила нотку сарказма в его голосе. Но хуже всего, что ему совершенно наплевать на ответ. Он демонстрирует это каждым жестом, каждым взглядом.
Глубоко сглатываю, следую за ним, останавливаясь на пороге кабинета. Гордеев открывает бар, резко достаёт бутылку с виски и пьёт прямо из горла. Без бокала, без приличий, совершенно не в его стиле.
— С отцом всё плохо, но тебя это, похоже, совершенно не волнует, — произношу с болезненной горечью, чувствуя, как голос предательски дрожит. — Артём, что происходит?
Останавливаюсь в дверях, боюсь сделать ещё шаг. В горле дерёт от надвигающихся слёз, а голова гудит от напряжения и непонимания.
Он медленно опускает бутылку, смотрит на меня тяжёлым, непроницаемым взглядом.
— Прости, я не в том настроении, чтобы сочувствовать. Слишком устал.
Я тру пальцами плечи, пытаясь избавиться от мурашек. Глаза начинает жечь, слёзы подступают ближе.
— Я звонила тебе весь вечер, я...
— Телефон вырубили, не мог ответить, — резко перебивает он, отворачиваясь и снова делая большой глоток.
— Артём… Я ничего не понимаю. Что-то случилось, это очевидно. Но