Парни испуганно поклонились, мол, бес попутал, дальше уж обращались с орудием благоговейно, словно с хрупким бокалом дивного венецианского стекла.
– Смотрите у меня! – еще раз погрозив казакам, Еремеев прошелся вдоль стругов, стараясь заглянуть в каждый – перед отправкой в путь ничто, даже всякая мелочь, не должно было укрыться от внимательного хозяйского глаза.
Сразу, тут же, пока не отчалили, заново пересчитали бочонки с пороховым зельем, каменные и чугунные ядра, пули свинцовые. Огненного боя припасов хватало, но, ежели бы каждый день такую стрельбу устраивать, как на Кровавом мысу, то – на неделю, не больше. А так… так – месячишко на два – а уж этого-то времени, как все считали, хватало с избытком, чтоб и идола златого найти, и капища языческие порушить!
А вот что с колдовским солнцем делать – об том голова пока только у Афони Спаси Господи болела. Как раз вчера послушник про солнце злое и вспомнил, и ночью долгонько не спал, ворочался да раздумывал – как же это так получится, коли идола казаки заберут, капища разрушат… а солнце второе как же? Оно ведь тоже – языческое! Верно, волхвы поклоняются ему, пляшут вокруг, славословят, жертвы приносят… Тьфу!
От представленной во всех отвратительных и мерзких подробностях картины поклонения волхвов послушника замутило, тем паче что с виденьем своим он ничего поделать не мог – сон-то был, а не просто видение! И такое, спаси, Господи, снилось, что ого-го… что епитимьи на месяц хватит! В навязчивом Афонином сне раскрашенные полуголые волхвы в жертву своему злобному солнцу почему-то приносили юных прекрасных девушек, естественно, нагих, вытворяя с ними такое, отчего несчастный послушник молился все утро, да и на струг-то взошел с багровым от смущенья лицом.
– О, Афоня! – смеялись казаки. – Что у тя рожа-то, как свекла, красная? Небось, прикорнул у костра, вот и напекло.
Юноша ничего не отвечал, отмалчивался, лишь двигал веслом да с крайне серьезным видом всматривался в приближающийся берег, должно быть, высматривая там затаившихся зубастых драконов… а, может, и волхвов… и прекрасных нагих девственниц!
– Тьфу ты, спаси Господи, тьфу!
– Ты что расплевался-то, сын мой? – укоризненно покачав головой, отец Амвросий поднял вверх большой палец. – И имя Господне всуе не хорошо поминать.
– Ох, батюшка, – оборачиваясь, болезненно скривился парень. – Все волхвы языческие мне видятся всюду, везде…
– Волхвы, говоришь?
– Волхвы, волхвы, – Афоня быстро закивал, всерьез опасаясь, что священник начнет допытываться глубже… а тогда придется либо ничего больше не рассказывать, либо врать, что опять же – грешно.
Сидевшие на атаманском струге казаки мерно работали веслами и к беседе младого послушника с отцом Амвросием прислушивались не особо, все больше переговаривались между собой – дом родной вспоминали да соленые щи…
Даже атаману слушать сие надоело:
– Вот ведь, господи, можно подумать, дома вы соль эту пудами кушали!
– Ну, не пудами, господин атамане… а все же ели. Совсем уж без соли-то – разве еда?
– Распустились! – прищурился Еремеев. – Соли им подавай, ишь… Ла-адно, на обратном пути будет вам соль – берегом пойдем, пошерстим людоедские стойбища.
– Ах, атамане! – возрадовались казаки. – Вот то дело! И сабельками помашем, и добудем себе соль.
– Эй, Афоня! – сидевший позади послушника молодой Ондрейко Усов, подмигнув соседним гребцам, ткнул парня промеж плеч. – Ты что на девок-то выпялился? Грех то!
– Что-что? На каких еще, спаси Господи, девок? Да ну вас… Тьфу!
Афоня не зря конфузился, на девок он все-таки смотрел, поглядывал этак украдкою, особенно после того сна. А все дело в том, что осанистая, с большой пухлой грудью, Онисья и смугленькая красотка Олена очень уж сильно напоминали парню тех девственниц из сна, которых… с которыми… ммм…
Вот послушник и пялился, смущался, да ничего с собой поделать не мог – а казаки дразнились. Вот уж, спаси Господи, грешники-то!
– Шти бы лучше свои вспоминали, соленые… – обиделся на Ондрейку Афоня. – Оно не такое простое дело – соль. Вот помню, работал я как-то у Строгановых на варнице, цыренщиком. Цырен, это такая большая сковородища, куда соляной раствор льют… Что, рассказывать дальше?
Послушник хитро прищурился, даже и вообще посмотрел куда-то далеко в небо, словно бы ему было все равно, интересно казакам или нет? Ну, конечно, большинству интересно стало – отвлеклись…
– Рассказывай дальше, паря¸ послушаем ужо.
– Ну, вот, так я говорю… Ой!
Бросив весло, послушник вдруг вскочил со скамейки, привстал, указывая рукой куда-то назад:
– Эвон, эвон, там!
– Что такое? – проворно вытащив из-за пояса подзорную трубу, атаман приложил окуляр к правому глазу. – Где?
– Вона, вон, атамане! Над дальним лесом.
– Да кого ты там видел-то? – отвлекаясь от трубы, Иван недоверчиво покосился на парня.
– Волхва! – уверенно отозвался тот. – Того… верхом на летучем драконе!
Атаман усмехнулся:
– Так я же его самолично… того…
– Так этот, верно, другой! Еще один. Соглядатай! Вона, за соснами, гадина, спрятался, укрылся. Ух, с пищалицы бы его… жаль, далеко.
– Точно, сыне, волхва видел? – взяв послушника за плечо, строго переспросил отец Амвросий.
Высокий, хорошо сложенный, с красивым, обрамленный густой светло-русою бородою, лицом, в развевающейся на вдруг поднявшемся ветру рясе, священник невольно притягивал к себе взгляды дев… не простые, грешные взгляды!
– Да видел! – Афоня быстро перекрестился. – Там он, над сосною, летел, будто бы и за нами… А потом вдруг исчез. Словно бы увидал, что мы его заметили.
– Лучникам быть начеку! – живо распорядился Еремеев. – И пищали держать готовыми к зарядке. Передать приказ по всем стругам!
Над водной гладью тотчас же раздались крики – казаки передавали со струга на струг приказание своего воеводы.
– Девы! Во все глаза смотрите! Что подозрительное увидите – сразу же доложить.
– Доложим, господин атамане.
Слава богу, не о чем было докладывать. Плаванье продолжалось спокойно, и даже когда струги, повернув, вошли в широкую протоку, казаков никто не тревожил – ни драконы, ни ящерицы, ни всякие там волхвы.
И позади никто в небе не маячил – девы специально посматривали, да никого не видали. Наверное, волхв верхом на гнусном летучем гаде отстал-таки… Либо улетел к поганому своему воеводе с докладом!
– Ничего, – ухмылялся, поглядывая на заросшие густым кустарником берега, атаман. – Пущай доложит. Пусть воевода их войско свое вышлет – разобьем! Кучумовы рати разбивали, разобьем и этих, верно, казаки?
– Так, атамане! Так!
Ничего подозрительно вокруг не появлялось, лишь лес по берегам начал редеть, в зарослях появились большие проплешины, белые