Аючей снова набросилась – с голыми руками! Ну, не убивать же ее.
А ведь лезла! И эти горящие сиреневым пламенем глаза… Кстати, у всех дерущихся казаков – такие же!
– Хэк! Хэк!!! – крутил дубинищей Михейко Ослоп, отбиваясь сразу от десятка.
Отбивался не зло, а по необходимости – это было заметно.
– Эй, атамане! – заметив Еремеева, крикнул бугай. – Я ведь их покалечу тако! С ума все сошли.
– Хорошо хоть мы с тобою пока в себе! – атаман отскочил в сторону, увернулся от разъяренной девы…
Да что же с ней делать-то? Не рубить же!
Оп! Аючей вдруг остановилась, упала… схватившись за накинутый на шею аркан.
– Маюни! – Еремеев увидал выскочившего из кустов парня. – Ты-то хоть меня понимаешь?
– Угу! – кивнув, остяк отцепил от пояса бубен. – Колдовство здесь, однако, да-а. Буду заговор класть… И это… надо вашего шамана позвать – вместе сильнее будет!
– Отца Амвросия? Позовем… А где он?
– У мыса, крест с Афоней ставят.
– Ага.
А побоище не прекращалось, казаки и даже сошедшие с ума девы набрасывались друг на друга с остервенелостью и злобой зубастых драконов, разве что еще не добивали павших, однако и до того, верно, было не далеко!
– Ух, суки-и-и! – размахивая саблею, блажил Силантий Андреев. – Вот я вас… сейчас!
Он вдруг бросился на девушек, тех, что мутузили друг друга в траве, захохотал, замахнулся…
– Я за святым отцом сбегаю, атамане, – выскочила неизвестно откуда, Устинья, сверкнула очами… обычными, синими, без всякого-то там сияния серебристого, колдовского. – Я знаю, где он, мы видели.
– Беги, беги, дева!
Хэк!!! – двинул дубинищей Ослоп.
Нападавшие на него казаки разлетелись, словно снопы в бурю, но тут же поднялись с прежней остервенелостью. Хотя… кто-то уже и не поднялся, стонал.
– Да что же такое деется-то?!
Иван едва успел остановить Силантия, иначе бы тот изрубил дерущихся дев в капусту. Атамана Силантий не узнал, сверкнул злобно сиреневым взглядом, не говоря ни слова, склонил по-бычьи голову и бросился, подняв клинок.
Без особого труда отразив натиск, Еремеев все же попятился – с такой неистовой силою пер на него обезумевший десятник! Махал саблей, словно молотильным цепом, но так неутомимо и быстро, что Ивану пришлось немало попотеть, прежде чем удалость выбить клинок из рук Андреева, убить которого, к слову, атаман давно уже мог, да вот не хотел – рука на доброго казака не поднималась! Дев защитил, и ладно…
– Да куда же вы лезете-то, господи!
Девушки-то, поднявшись из траву, бросились на него – окровавленные, растрепанные, нагие…
Пришлось бежать – не убивать же!
– Да уймитесь вы! – бегая меж кострами, увещевал Иван. – Кому сказал, а?
Девы в ответ лишь рычали – страшные голые фурии со сверкающими сиреневым блеском глазами, да тянули к атаману растопыренные пальцы, словно драконы – когти. И страшно, не по-людски, выли:
– У-у-у-у!!!
– Господи Иисусе Христе-е-е!!!! И ныне, и сущно, и во веки веком, аминь, аминь, аминь!!!
На поляне вдруг появился отец Амвросий с крестом в руках и поспешавшим позади бледным, как снег, Афоней.
– Господи, Святый Боже, уймитеся! Заклинаю именем святым!
Остановившись меж горящими кострами, священник принялся громко читать молитвы: медленно, важно, нараспев.
То же самое, стуча в дедовский бубен, делал сейчас и Маюни. Только молитвы читал другие.
– О, великий Нум-Торум, защити нас! А ты, мать-сыра земля Колташ-эква, и ты, злобный и коварный Куль-Отыр, заберите себе колдовскую силу, пусть она уйдет изо всех этих людей, провалится в сыру-землю, и ниже – в обиталище твое, Куль-Отыр!
– Пресвятая дева Тихвинская…
– Великий Мир-Суснэ-хум…
– Святые столпники…
– Старик-филин Йыпыг-ойка, повелитель леса…
– Господи, Иисусе Христе, спаси, сохрани и помилуй!
Мерно рокотал бубен. Плыл над поляною, над догорающими кострами звучный голос священника. Сверкал в лучах заходящего солнышка животворящий святой крест!
И что-то вдруг случилось! Первыми почему-то пришли в себя девы – тряхнув головами, огляделись вокруг, на себя посмотрели…
– Господи ты, боже! Да что ту такое-то? И почему мы… такие… ой, девы, срам-то какой! Срамище!
Завизжав, девушки побежали к озеру – смывать кровь и грязь. А кто-то из подопечных Аючей уже и не пообежал, не поднялся… Как и некоторые казаки остались лежать в траве, устремив недвижные очи в быстро темнеющее небо. А те, кто отошел от всего, те встали на колени – и дружно молились.
Голос священника звучал средь костров, сверкал золотом крест. Рокотал бубен.
– Господи Иисусе…
– Великий Нум-Торум…
Успокоенные молитвами буяны дружно полегли спать – засыпали везде, у костров, в траве, на пляже возле вернувшихся к берегу стругов.
– Спаси, Господи, ни до пищалей не добрались, ни до пушек, – крестился Афоня. – А то бы натворили дел. Итак, вона, с полдюжины убитых.
– Да, – Еремеев сдвинул брови и тяжко вздохнул. – Повеселились. Что скажешь, отче?
– Подумать надо – отчего все? – спокойно отозвался отец Амвросий. – Язычник наш говорит – колдовство, чары! И язм, грешный к тому же склоняюсь. Иначе что же – съели чего? Грибами ядовитыми аль рыбою отравились?
– Так может быть, – подал голос Михейко Ослоп. – Вот я во прошлое лето яблоками зелеными объелся, так…
Маюни, подойдя, слушал всех с интересом, но тут не выдержал, возразил:
– Колдовство это, да-а! Сир-тя. Недаром их соглядатай на драконе летал рядом.
– Да спокойно могли и отравиться чем-нибудь! – упрямо стоял на своем Ослоп. – Места-то незнаемые! Рыбина какая в сети попалась, вот и…
– Ага! Ядовитый налим! – поддел Кольша Огнев, кормщик.
Не поддавшиеся чарам девчонки – Настя, рыженькая Авраама, Олена с Онисьею, Устинья уселись у костерка, рядом, но в разговор покуда не вмешивались – слушали, покуда сам атаман не спросил, обернувшись:
– А вы-то что скажете, девы?
– Чародейство! – тут же закивала Авраама, а вслед за ней – и Устинья с Онисьей.
– Да нет, – возразила Олена. – Думаю, съели чего-нибудь.
Лишь синеглазая опозоренная Устинья ничью сторону не взяла и, видно было, стеснялась говорить, но все же здравую мысль высказала:
– Одно ведь другому не мешает! Наговоры, да чары могли ведь на что угодно навести – хоть и на рыбу, на дичь.
– Подумать надо, почему на нас ничего не подействовало?! – волнуясь, воскликнул Михейко. – Потому что у костров не сидели, да ничего там не кушали! Я вот в роще дубину новую вырубал… не успел даже – крик услыхал, прибежал, а тут такое! Ты, Кольша, где был?
– Да так… – кормщик замялся. – С Авраамою-девой гуляли.
– А мы слова новые учили, – поспешно пояснила Устинья. – С Маюни.
– И мы гуляли, – переглянулся Мокеев с Оленою.
Ганс Штраубе почесал нос:
– И мы!
Скосив глаза на Настю, атаман подавил