156
Зарождение нового дня
Старик умелою рукоюПихает в трубочку табак.Кричит кукушка над рекою,В деревне слышен лай собакИ в гору медленно вползаяСкрипит телега колесом,Возница воздух рассекаяМахает сломанным кнутом.И в тучах светлая АврораСгоняет в дол ночную тень.Должно быть очень очень скороНаступит новый, светлый день.16 января 1935 года157
Размышление о девице
Придя к Липавскому случайно,Отметил я в уме своём:Приятно вдруг необычайноОстаться с девушкой вдвоём.Когда она пройдёт воздушнойПоходкой – ты не говоришь;Когда она рукой послушнойТебя коснётся – ты горишь.Когда она слегка танцуяИ ножкой по полу скользяМладую грудь для поцелуяТебе подставит, – то нельзяНе вскрикнуть громко и любезно,С младой груди пылинку сдуть,И знать, что молодую грудьУстами трогать бесполезно.21 янв〈аря〉 1935 года.158
Физик сломавший ногу
Маша моделями вселеннойВыходит физик из ворот.И вдруг упал, сломав коленныйСустав. К нему бежит народ,Маша уставами движеньяК нему подходит постовойТвердя таблицу умноженьяСтудент подходит молодойДевица с сумочкой подходитСтарушка с палочкой спешитА физик всё лежит, не ходит,Не ходит физик и лежит.21 янв〈аря〉 1935 годаД. Х.159
Олейникову
Кондуктор чисел, дружбы злой насмешникО чём задумался? Иль вновь порочишь мир?Гомер тебе пошляк, и Гете глупый грешник,Тобой осмеян Дант, лишь Бунин твой Кумир.Твой стих порой смешит, порой тревожит чувство,Порой печалит слух, иль вовсе не смешит,Он даже злит порой, и мало в нём искусства,И в бездну мелких дел он сверзиться спешит.Постой! Вернись назад! Куда холодной думойЛетишь, забыв закон видений встречных толп?Кого дорогой в грудь пронзил стрелой угрюмой?Кто враг тебе? Кто друг? И где твой смертный столб?. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .23 января 1935 года Д.Х.160
Неизвестной Наташе
Скрепив очки простой верёвкой, седой старик читает книгу.Горит свеча и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.Старик вздыхая гладит волос и хлеба чёрствую ковригуГрызёт зубов былых остатком и громко челюстью хрустит.Уже заря снимает звёзды и фонари на Невском тушит,Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,Уже проснулся Невский кашель и старика за горло душит,А я пишу стихи Наташе и не смыкаю светлых глаз.23 января 1935 года.Д. Х.161
На посещение писательского дома 24 января 1935 года
Когда оставленный судьбоюЯ в двери к вам стучу друзьяМой взор темнеет сам собоюИ в сердце стук унять нельзяБыть может радости движеньяЯ вам собой не принесуВ груди, быть может, униженьяНасмешек ваших не снесуБыть может приговор готовыйМоих друзей гремел не разЧто я в беде моей суровойБыть может не достоин вас нелепТолпу забот и хлад судеб〈24 января 1935〉162
Антон и Мария
Стучался в дверь Антон Бобров. За дверью, в стену взор направивМария в шапочке сидела. В руке блестел кавказский ножЧасы показывали полдень. Мечты безумные оставивМария дни свои считала и в сердце чувствовала дрожьСмущён стоял Антон Бобров не получив на стук ответаМешал за дверь взглянуть тайком в замочной скважине платок.Часы показывают полночь. Антон убит из пистолета.Марию нож пронзил. И лампа не светит больше в потолок.Д. Х.26 янв 〈аря 1935〉163
Страшная Смерть
Однажды один человек, чувствуя голод, сидел за столом и ел котлеты,А рядом стояла его супруга и всё говорила о том, что в котлетах мало свинины.Однако он ел и ел и ел и ел и ел, покудаНе почувствовал где то в желудке смертельную тяжесть.Тогда, отодвинув каварную пищу, он задрожал и заплакал;В кармане его золотые часы перестали тикать;Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился;Уши его упали на пол, как осенью падают с тополя жёлтые листья;И он скоропостижно умер.апрель 1935164
На смерть Казимира Малевича
Памяти разорвав струю,Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.Имя тебе – Казимир.Ты глядишь как меркнет солнце спасения твоего.От красоты якобы растерзаны горы земли твоей,Нет площади поддержать фигуру твою.Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!Что ты человек, гордостью сокрушил лицо?Только муха жизнь твоя и желание твоё – жирная снедь.Не блестит солнце спасения твоего.Гром положит к ногам шлем главы твоей.Пе – чернильница слов твоих.Трр – желание твоё.Агалтон – тощая память твоя.Ей Казимир! Где твой стол?Якобы нет его и желание твоё трр.Ей, Казимир! Где подруга твоя?И той нет, и чернильница памяти твоей пе.Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,Пятьдесят минут простучало в сердце твоём,Десять раз протекла река пред тобой,Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.«Вот штука-то», – говоришь ты, и память твоя Агалтон.Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым.Меркнет гордостью сокрушённое выражение лица твоего;Исчезает память твоя и желание твоё трр.15 мая 1935 года Даниил Хармс – Шардам