171
Мне стариков медлительный рассказ противенПока тягучее скрипит повествованьеНачало фразы в памяти бледнеетИ всё что будет наперёд уму понятно
Д. Хармс. Буддийское колесо жизни. 1930-е
Старик всегда, особенно разинув рот,Пытается ненужную фамилию припомнитьТо спотыкается на буквуы
,То выпучив глаза – молчитИ кажется, что он способен задохнуться.То вдруг подхваченный потоком старческого вдохновеньяЛетит вперёд местоименьями пересыпая речьУже давно «они» кого то презирают,Кому то шлют письмо, флакон духов и деньгиСтарик торопится и гневно морщит бровиА слушатель не знает кто «они».〈Сер. 1930-х〉172
Дни летят как ласточкиА мы летим как палочкиЧасы стучат на полочкеА я сижу в ермолочкеА дни летят как рюмочкиА мы летим как ласточкиСверкают в небе лампочки,А мы летим как звездочки.〈Сер. 1930-х〉173
В этом ящике железноместь и булка есть и хлеббыло б делом неполезнымих оставить на столеб.ибо крысы ибо мышиибо разные скотыпо законам данным свышесъели б всё без красотыи в укусах кумачёвыхвсе изъедены в клопахвсё семейство Ювачёвых-быосталось на бобахНо не это важно. Мне ведьнадо рифмой заманятак устроить что бы в девятьразбуди – ли вы меня.〈Сер. 1930-х〉174
Вариации
Среди гостей, в одной рубашкеСтоял задумчиво ПетровМолчали гости. Над каминомЖелезный градусник виселМолчали гости. Над каминомВисел охотничий рожок.Петров стоял. Часы стучалиТрещал в камине огонёк.И гости мрачные молчали.Петров стоял. Трещал камин.Часы показывали восемь.Железный градусник сверкалСреди гостей, в одной рубашкеПетров задумчиво стоялМолчали гости. Над каминомРожок охотничий висел.Часы таинственно молчали.Плясал в камине огонёкПетров садумчиво садилсяНа табуретку. Вдруг звонокВ прихожей бешенно залился,И щёлкнул англицкий замок.Петров вскочил, и гости тожеРожок охотничий трубитПетров кричит: «О Боже, Боже!»И на пол падает убит.И гости мечутся и плачатЖелезный градусник трясутЧерез Петрова с криком скачатИ в двери страшный гроб несут.И в гроб закупорив ПетроваУходят с криками: «готово».15 августа 1936 года175
СОН двух черномазых ДАМ
Две дамы спят, а впрочем нет,Не спят они, а впрочем нет,Конечно спят и видят сон,Как будто в дверь вошёл ИванА за Иваном управдомДержа в руках Толстого том«Война и Мир» вторая часть…А впрочем нет, совсем не тоВошёл Толстой и снял пальтоКалоши снял и сапогиИ крикнул: Ванька помоги!Тогда Иван схватил топорИ трах Толстого по башке.Толстой упал. Какой позор!И вся литература русская в ночном горшке.19 авг〈уста〉 1936 г.176
Я долго смотрел на зелёные деревьяПокой наполнял мою душу.Ещё по-прежнему нет больших и единых мыслейТакие же клочья обрывки и хвостики.То вспыхнет земное желание,То протянется рука к занимательной книгеТо вдруг хватаю листок бумаги,То тут же в голову сладкий сон стучится.Сажусь к окну в глубокое кресло,Смотрю на часы, закуриваю трубку,Но тут же вскакиваю и перехожу к столу,Сажусь на твердый стул и скручиваю себе папиросу.Я вижу бежит по стене паучокЯ слежу за ним, не могу оторваться.Он мне мешает взять в руки перо.Убить паука!Лень подняться.Теперь я гляжу внутрь себя.Но пусто во мне, однообразно и скучно,Нигде не бъётся интенсивная жизнь,Всё вяло и сонно как сырая солома.Вот я побывал сам в себеИ теперь стою перед вами.Вы ждёте, что я расскажу о своём путешествии,Но я молчу, потому что я ничего не видел.Оставьте меня и дайте спокойно смотреть на зелёные деревья.Тогда может быть покой наполнит мою душу.Тогда быть может проснётся моя душа,И я проснусь, и во мне забьётся интенсивная жизнь.Даниил Хармс2 августа 1937 года177
Я плавно думать не могуМешает страхОн прорезает мысль моюКак лучьВ минуту по́ два, по́ три разаОн сводит судоргой моё сознаниеЯ ничего теперь не делаюИ только мучаюсь душой.Вот грянул дождь,Остановилось время,Часы беспомощно стучатРасти трава, тебе не надо время.Дух Божий говори, Тебе не надо слов.Цветок папируса, твоё спокойствие прекрасноИ я хочу спокойным быть, но всё напрасно.12 августа 1937 годаДетское Село