Теперь же, сидя в этой дребезжащей карете, я чувствовала, как усталость проникает в кости. Глаза щипало от дыма, впитавшегося в волосы и одежду. Спина ныла, ноги затекли. Но мы возвращались домой. И это было единственное, что имело значение.
Карета затормозила, и Гедрик постучал по крыше кареты:
— Мы на месте!
Я выглянула в окно. Перед нами распахнулись ворота Лаэнтора — тяжелые, темные, как и сам замок. Нас уже ждала Ания. Она стояла, подбоченившись, в старом переднике, выцветшем от времени и стирок, но глаженом и чистом — как и все, чего касалась ее рука. Увидев нас, она всплеснула руками:
— Ой, Матерь Света! Да вы, что, весь рынок выкупили⁈
— Почти, — устало хмыкнула Тилла, выбралась из кареты и с глухим стоном потянула за собой корзину с мешками муки.
Я выбралась следом, выпрямилась, потирая затекшую шею. Гедрик уже спрыгнул с облучка и потянул за веревку, чтобы открыть багажный ящик позади кареты.
— Это все на зиму, — попыталась улыбнуться я. — И немного расходных материалов на починку и утепление.
— Немного? — Ания присвистнула, уже принимая из рук дочери первый мешок. — Да вы тут и мельницу откроете, и аптекарскую лавку заодно.
— Было бы где, — заметила я. — Пока только дыры да сквозняки.
Гедрик сгрузил у дверей самые тяжелые тюки — с солью, крупой, одеждой и текстилем. Втащил внутрь огромный мешок с дровяной стружкой, что я купила на растопку. Парень работал быстро, ловко, не роняя ничего и не подавая вида, что устал.
— Спасибо, Гедрик, — сказала я, когда он поставил последнюю корзину у порога.
Он кивнул, взглянув на меня быстрым, вежливым взглядом светло-серых глаз. Такие же были у Мартена — спокойные и честные. В них не было ни юношеской дерзости, ни показной учтивости.
— Я вернусь с отцом к вечеру. Он просил отвезти его к фермерам — сено, зерно, животные. Пока заселять некуда, но он хочет договориться заранее.
— Хорошо. Спасибо, что помог, — ответила я. — Осторожнее в дороге.
Он кивнул снова и легко, почти неслышно, ушел к лошадям. Карета разворачивалась неспешно, скрипя, и вскоре исчезла за поворотом.
— Ну, понеслось, — вздохнула Ания и вытерла лоб краем передника. — Тилла, иди, посмотри, как там мои внуки, небось уже разнесли все, что можно. Или снова спорят, кто кого в дракона превращал.
— И как ты только справилась без меня? — Тилла закатила глаза, но улыбнулась. — Я на пять часов отъехала в столицу, а не навсегда и в другую провинцию.
— Зато они за это время, клянусь Светом, едва в бурю не превратились, — буркнула Ания. — Иди, иди, расцелуй дитяток своих, с утра ж уехала, пока спали.
Тилла исчезла в дверях, оставив меня с Анией у горы покупок. Женщина одобрительно кивнула и подхватила корзину с бутылями масла.
— С таким хозяйством, как у вас, госпожа, не заскучаешь. Но, знаете, хорошо, что вы за это взялись. Замок с вашим прибытием будто начал дышать снова. Вы ведь наследница, последняя кровь… Исполин этот старый чует вас душой, понимаете?
Я замерла на мгновение с тюком в руках. Такие слова… Они были нужны.
— Спасибо, Ания, — тихо ответила я. — Это многое для меня значит.
— Ну и славно, — отмахнулась она, хотя губы у нее дрогнули. — А теперь — несем в холл. А то солнце за лес уйдет, и не разберешь, где вино, а где уксус.
— Ания, — остановила я ее у входа. — Мне нужно заняться воротами. Все съедобное пока раскинь по кладовым и кухне, как сочтешь нужным. Что не поместится — в холле оставь, позже разберемся. Склад пока не готов, так что… Остальное разложи пока где-нибудь, чтоб ходить не мешалось. А вот травы, мою одежду и все, что для лекарских нужд — подними, пожалуйста, в мои покои.
Она кивнула, и быстро, по-хозяйски, начала отдавать распоряжения вернувшейся Тилле, когда я, оставив свою ношу на каменном полу, вышла обратно во двор.
Как же все-таки воздух здесь пахнет… иначе. Не так, как в столице. Свободой, может? Или просто отсыревшей листвой, намеком на грядущие дожди. Я шла медленно, чувствуя, как с каждым шагом в теле звучит усталость. День был тяжелым, и в карете я сидела почти скрючившись, зажатая между мешками и корзинами. Теперь же спина распрямилась, и каждая мышца приятно ныла.
Я свернула к воротам, но взгляд зацепился за сад.
Я заметила его еще прошлым утром, мельком, из окна, но сейчас он снова притягивал взгляд. Он не был просто осенним, облетевшим, как положено в этом месяце. Нет. В нем было что-то… неестественное, кривое. Не только деревья — хотя и они. Их ветви тянулись не вверх, а вбок, спутанные, изломанные, будто кто-то их дергал, выкручивал в порыве гнева или боли. Даже трава росла пятнами, неохотно, будто боролась с самой землей за каждый стебелек.
Я замедлила шаг, невольно поежившись.
— Не удивлюсь, если он проклят, — пробормотала себе под нос. — С моей-то удачливостью.
Сад молчал. Но в этой тишине было что-то глухое, напряженное — как будто он ждал, что я заговорю с ним всерьез.
Я отвернулась, с легким вздохом. Не сегодня. У меня были другие планы. Ворота.
Пока шла к ним, мыслями вернулась к рынку, а именно — к лавке травницы. Это была невысокая худая старушка — сутулая, с руками, испещренными мелкими порезами и следами от колючек. Мы заговорили с ней у стола с сушеными цветами, которые она укладывала в чистые мешочки. Я зачем-то спросила, не нужна ли ей помощь — и все пошло само собой.
— Да где же она не нужна? — усмехнулась тогда женщина. — Но покупателю не положено трудиться, лучше монеты отсчитывай — вон, список трав какой длинный у тебя! Лекарка, что ли?
— Почти, — сказала я. — На целителя училась и знаю многое. Вот только работать не пришлось.
— Ну конечно лекарка, — добродушно улыбнулась она. — С руками-то такими нежными и тонкими только целительницы и бывают. Коль обучена, грех сидеть без дела. Целителей даже в городе не хватает, а деревни… Там дети умирают от