— Я не хочу жить в лагере, вместе с чернью! — упрямо смотрел он на меня, и я расстроился. Вот те на. Упустил мальчишку, мотаясь по всему миру как бешеная собака.
— А я и не спрашивал, чего ты хочешь, — ответил я ему. — Ты наследник, первый из воинов. Тебе не станут подчиняться, если ты будешь слаб.
— Я все маме расскажу, — на его глаза навернулись слезы.
— Свободен, воин, — махнул я, и он ушел, давясь плачем.
— Па, — Клеопатра, которая подслушивала у двери, залезла ко мне на колени и обняла за шею. — А можно я в лагерь вместо Ила поеду? Я хочу лошадку чистить. Ну правда! Тут такая скука! Мама с Береникой возится, Ил с Мегапенфом в царя играет, а я одна с няньками.
Этой егозе уже четыре, и она бойко стрекочет, выплевывая слова со скоростью пулемета. Она похожа на мать, но усидеть за ткацким станком не может и четверти часа, убегая под разными предлогами. Крошечные ножки обуты в пурпурные сандалии, украшенные камнями и золотом, а короткий хитон расшит какими-то невероятными цветами. Дочь у меня растет щеголихой.
— Поедешь со мной на пилораму? — заговорщицки прошептал я ей на ухо. — А потом в кузню. Там большой молот поднимает река. Там мастера берут большие куски железа, и он плющит их ударами.
— Хочу! — взвизгнула она и захлопала в ладоши. — Хочу! Хочу! Хочу!
Вот ведь! — я даже расстроился. Ей и впрямь интересно. Клеопатра растет живой и любопытной девчонкой. Я несколько раз брал с собой сына, когда ездил в мастерские, и он ни одного вопроса не задал. Просто прошел мимо со скучающим лицом и даже не вспомнил потом об этом. Неужели он не изменится? Тогда нас всех ждет беда. Он сядет на трон, прокатится по инерции, которую я придам этому миру, а потом все зачахнет, в полном соответствии с заветами ибн-Хальдуна.
— Первое поколение приходит из пустыни и захватывает город, — шептал я. — Второе поколение строит империю. Третье сажает кипарисы и покровительствует поэтам. Четвертое поколение вырезается теми, кто пришел из пустыни. Проклятье, да как же обойти эту ловушку? Или мне и впрямь, как говорит Креуса, взять еще жен? Нет, не хочу. Гарем с кучей наследников — это точно не выход. Это всегда или кровь, когда сыновья режут друг друга, или очень большая кровь, когда они устраивают гражданскую войну. Я буду думать, у меня еще есть время.
Глава 5
Год 5 от основания храма. Месяц четвертый, Пенорожденной Владычице посвященный, повелительнице змей, победы приносящей. Время убывающей луны. Пер-Рамзес.
Безымянный сошел с корабля вместе со свитой новой царицы. Давненько он не бывал в Стране Возлюбленной. С тех самых пор, когда его украли ливийцы и продали заезжим купцам из Сидона. А в столице он и вовсе не был никогда. Жизнь деревенского паренька скучна и однообразна, а кругозор крестьянина узок и убог. Его интересы крутятся вокруг еды, соседей и высоты разлива. Простой труженик из сословия хемуу-несут, «царских людей», совсем ничего не знал бы из того, что находится за пределами родной деревни и ближайшего храма, но, к счастью, когда наступало Время Жары, его гнали копать каналы, рубить камень, а самых везучих и вовсе призывали в войско. Так они становились пехотинцами-мешау. Бывший крестьянин получал щит и копье, а потом тащил груз вместе с ослами, копал валы и ставил шатры для благородных воинов-колесничих. А когда его отряд колотили какие-нибудь залетные разбойники из племени мешвеш, шакалуша или дануна, то кости счастливчика заметало песком в какой-нибудь забытой богами ханаанской или ливийской дыре. И ни жена, ни дети даже узнать не могли, что случилось с их кормильцем.
— Бр-р! — передернул плечами Безымянный. — Отвели боги от какой участи. Богиня, спасибо тебе. Кстати… А как бы мне назваться в этот раз? Снова Баки? Нет, не хочу. Пусть будет Хети. Тот, кто на реке. Подходящее имечко для бродячего купца.
Безымянный выбросил из головы всяческие мысли, потому что Царская пристань, украшенная тканями и заполненная разодетыми сановниками, — это зрелище, которое увидишь не каждый день. Даже в Энгоми он не встречал подобной роскоши. К слову сказать, столица Талассии оказалась куда скромнее, чем великий Дом Рамсеса, Повелителя Иуну, Великого силой, Победоносного, Сильного мечом. Таково было полное имя столицы. Город этот велик до того, что уходил за горизонт. Он изрыт каналами, самый большой из которых ведет прямо сюда, к царскому дворцу.
— Ух ты! — выдохнул новорожденный Хети, глядя на ряды воинов, выстроившихся для встречи царицы.
Тут и колесничие из знатнейших родов, и маджаи, наемники, которых все больше и больше становится в армии Великого Дома. Ливийцы, шарданы, нубийцы… Многие из них носят на себе знаки, полученные за воинские отличия. Небу-эн-ак, «золото доблести» сверкает на тех, кто стоит ближе всех. Тут и нагрудные пластины в виде сокола Гора, и браслеты, и богато украшенные пояса. У самых заслуженных, тех, кто носит звание «получивший золото из рук владыки», на шее сверкает ожерелье и пластина с именем царя. Нет награды почетней, ведь сам живой бог вручал ее при всем войске. Такое и на стене собственной гробницы изобразить не стыдно.
Хети, который стоял позади свиты, раскрыв рот, разглядывал жрецов Амона, которые окурили молодую царицу благовониями и окропили ее священной водой Нила. Так смывали грязь, привезенную чужестранкой из неведомых земель. Царица, убранная в золото и камни с головы до ног, взошла на носилки, рядом с которыми стоял сам чати, и села, став недвижима, словно статуя Исиды. Слуги подняли госпожу, и разодетая в лен и золото толпа потекла в обитые медью ворота дворца, который тоже назывался довольно затейливо: Дом ликования Усермаатра, Великой Души Ра. Ну или просто: великий дворец.
— Да-а! — протянул Хети. — Про такое и внукам рассказать не стыдно. Если они у меня будут когда-нибудь, внуки эти. С такой-то службой…
Он забросил на плечи мешок с пожитками и побрел на запад, в район, который в обиходе назывался Пер-Джару, дом чужаков. Там его примут и накормят. Хети изрядно проголодался за время пути.
* * *
Лаодика, которую внесли в ворота дворца, едва не ахнула, как деревенщина в храме Великой Матери. Дворец — это город в городе. Прямо перед