Люди облепили корабль, взявшись каждый за свой кусок работы. Кто-то скоблил дно, очищая его от наростов. Кто-то выбивал старую конопатку, которая от времени и соли уже превратилась в труху. Двое разожгли костер, на котором плавили смолу, запасенную в горшках, еще пятеро узкой лопаткой забивали в очищенное место новый льняной шнур, а следующие за ними густо покрывали это место растопленной смолой.
— До завтра надо управиться, господин, — хмуро сказал кормчий-сидонец. — Плохое место.
— Сам знаю, — рявкнул на него Одиссей, а потом впился взглядом в горизонт.
На соседнем холме они оставили часовых, и сейчас там валил дым. И это могло означать только одно.
— К оружию! — заорал Одиссей. — Ливийцы идут!
* * *
Тимофей расстался с государем на крошечном островке, приютившемся у берегов Сикании. Он познакомился там с Диомедом, царем Италии, получил указания, а потом кормчие повели его корабли на юг. Он пройдет к самой западной точке Сикании, а потом одним днем пересечет море и окажется в Ливии. У него даже голова кружилась от такого. О тех местах в Афинах с придыханием рассказывали, и все больше небылицы. Тимофей же, исходивший пешком полмира, хоть и знал цену этим вракам, но все равно побаивался не на шутку. Уж больно далеко.
Государь оказался прав. Как он тогда сказал? Куй железо, пока горячо! Тимофей оставил беременную жену в Энгоми, взял караван судов с припасами, своих парней, и пошел в Афины, которые гудели словно улей после визита нескольких прохожих аэдов. Голосистые мужи с кифарами вывалили на головы несчастных афинян песнь о великой любви Тимофея и Феано, о злой колдунье Поликсо, которой они вырезали сердце, и о том, как безродный наемник превратился в царя, которому сам Господин Моря пожаловал кусок Ливии. Аэды всю афинскую хору насквозь прошли, заглянув в каждую деревушку, а потом направились в Коринф и Беотию. Люди ахали, не верили, но с другой стороны, как не верить-то, когда сам герой стоит в порту и созывает всех безземельных парней добывать себе землю и славу. Пока он был готов принять две сотни. И это число у него собралось уже к обеду пятого дня. Ровно столько понадобилось времени, чтобы вестники на колесницах промчались по всем афинским филам и кинули клич. Парни, которым обрыдло гнуть спину за еду и тумаки, прямо в поле бросали свои мотыги и лопаты и шли в Афины, мечтая получить собственный надел. И даже возможная гибель на этом пути их не пугала. У Тимофея и его людей, обвешанных золотом, получилось ведь. Ну чем они хуже?
— Мы на месте, господин, — показал вперед кормчий. — Лучшая гавань и лучшая река Ливии.
— А что это за корабль на берегу? — всмотрелся Тимофей вдаль.
— Гаула с патентом! — заорал кто-то глазастый. — Медные знаки на борту! Купцы там! Их ливийцы окружили!
— Как вы тут командуете своими флажками? — растерянно посмотрел на кормчего Тимофей. — Я не знаю эту науку.
— Что передать, господин? — спросил кормчий.
— Как что? — почесал голову новоявленный царь. — Высаживаемся и всех ливийцев пускаем под нож. Не можем мы государевых людей бросить. Я же для этого и поставлен, чтобы торговый народ охранять.
— Бело-черный флаг поднять! — заорал кормчий.
Купцам на берегу приходилось туго. Сотни полторы ливийцев с дикими воплями наскакивали на пятьдесят ахейцев, вставших в круг и ощетинившихся копьями. Если бы не один из них, в роскошном доспехе, достойном царя, то их всех давно бы уже перерезали. Он отбивался длинным мечом, разя полуголых кочевников одного за другим, но даже его отвага не помогала. Гребцы падали один за другим, а круг моряков неумолимо сужался.
Две сотни афинян оказались весьма кстати. Кое-как выученные, но крепкие и злые ребята построились, а Тимофей взмахнул мечом и проорал безотказное заклинание, которое пустил в народ сам царь Эней. Говорят, оно дарует победу даже в самых безнадежных случаях. Воины в Энгоми рассказывали, что именно с ним царь в одиночку искрошил отряд мятежных троянцев, прорвавшихся в лагерь легиона.
— Мочи козлов! — разнеслось над полем битвы, и афиняне, которые понятия не имели, какое отношение имеют мокрые козлы к этим ливийцам, ударили им во фланг, полностью смешав строй.
Центр войска, где стоял сам Тимофей, Главк и два десятка воинов его гвардии, разодетых в железо и золото, расплескал ливийцев, словно грязную лужу. Не может полуголый босяк противостоять такому воину. Потому-то почти каждый взмах меча заканчивался чьей-то гибелью или тяжелой раной. Наконечники копий скользили по железу боков, а жалкие кремневые жала стрел и вовсе рассыпались в крошку. Тимофей сек одного за другим, сберегая дыхание, а в десяти шагах от него утробно ухал Главк, который крошил своей булавой кости, черепа и щиты.
— Чтоб тебя! — сжал зубы Тимофей, когда рядом упал Ктесипп, пропустивший укол в шею. — Да что же ты, парень! Как глупо вышло!
И он развалил ключицу ливийца, который даже порадоваться не успел своей победе. Кочевники качнулись назад и побежали, а Тимофей заорал.
— Не выпускать никого! До самой деревни гнать!
— К чему они тебе? — к Тимофею подошел незнакомый воин, который снял шлем с потной головы. — Пусть бегут.
— Ты не понимаешь, — покачал головой Тимофей. — Царь Эней пришел сюда навсегда. Мы немного почистим этот берег, и заодно парни возьмут добычу. Весной сюда приплывут царские люди, здесь должно быть спокойно. Я иду в Иберию. Сам ванакс пожаловал мне ее. Мне нужен скот, и мне нужны рабы. Я не собираюсь пахать землю сам. Я не для этого ушел из дома в пятнадцать лет.
— Одиссей, — протянул руку царь Итаки.
— Я много слышал о тебе. Тимофей меня зовут!
— Не слыхал, — пожал Одиссей плечами. — Но, судя по всему, я что-то пропустил за последние месяцы. Меня долго не было. Если ты идешь в Иберию, то бери под себя гавань на южном берегу, у самых Столбов. Там, где водятся обезьяны. Если ты сделаешь там приличный порт, с едой, вином и шлюхами, то скоро станешь богаче ванакса.
— Туда и иду, — оскалил зубы Тимофей. — Очень я хочу богатым стать. А то как ни возьму золота, все сквозь пальцы уходит.
— Бывай, парень, — протянул